Журнал «Россия в глобальной политике» продолжает серию публикаций под рубрикой «Руководство к действию». В этой рубрике видные учёные-международники рассматривают текущие события с позиций одной из доминирующих школ международных отношений. У каждого своя линза и свой угол зрения. А нашим читателям мы предоставляем возможность выбирать, чья теория убедительнее интерпретирует события современной политики.
Сегодня – «наше всё»: «Уголок реалиста» с Тимофеем Бордачёвым.
До тех пор, пока в мире не произошло ничего более драматического, основное событие международной политики последних недель – приход к власти в США нового президента и связанные с этим внутриполитические коллизии. То, что там происходит последние несколько лет и – особенно – сейчас, является красочным и интересным с точки зрения политологов. Очевидно, что эта держава вступила в стадию фундаментальных внутренних трансформаций – подъём несистемных сил, спровоцированный президентством Дональда Трампа, и жёсткая реакция на него истеблишмента своим накалом прекрасно иллюстрируют серьёзность внутренних проблем.
Однако в рамках дисциплины «международные отношения» нас может интересовать только одно – насколько происходящие в США процессы способны отразиться на выживании этого государства в конкурентном международном окружении. Только это имеет значение для того, как другие народы, включая российский, смогут в будущем реагировать на вызовы внешнего окружения. Наиболее фундаментальный вопрос – какова теоретическая вероятность того, что в результате внутренних процессов поведение этой державы окажется таким же нерациональным, как поведение её главного противника СССР тридцать лет назад?
В прошлом году международная политика закончила длившееся 75 лет путешествие в поисках порядка, который мог бы всех более-менее устраивать. Драма двух мировых войн и выход на первые позиции Соединённых Штатов создали условия для того, чтобы силовая конкуренция держав была помещена в относительно цивилизованные рамки международных институтов. Сейчас обе базовые предпосылки исчерпали свой запас влияния на международную политику – США уже не могут играть роль главного диспетчера общественных благ, а впечатления от наиболее крупной в истории военной катастрофы почти стерлись из памяти. Главная причина – окончательное угасание Европы и переход международной политики на глобальный уровень в результате взрывного роста силовых возможностей Китая. Всё-таки международный порядок, возникший после Второй мировой войны, был европейским по духу и черпал легитимность из источника большой общеевропейской трагедии.
Шахматная доска, по которой фигуры ходили в соответствии с общими правилами исчезла. Наступила новая эпоха, и система отношений между государствами вернулась к первоначальному виду бессистемно катающихся по столу бильярдных шаров разного размера.
Бильярдные шары одинаковы в своих внешних проявлениях – они ударяют по другим шарам и тем самым заставляют их двигаться пропорционально силе удара и встречным препятствиям. При том условии, что они сделаны из одинакового материала. И вот здесь начинаются вопросы.
Бильярдные шары не совершают самоубийств даже в момент полного своего ничтожества. В мире достаточно много держав, которые по степени морального разложения и некомпетентности властей близки к позднему СССР, но они живы. Маленькая Северная Корея или Иран демонстрируют примеры борьбы за выживание тогда, когда для этого почти нет ни ресурсов, ни внешних условий. Практически растворившие свою государственность в европейской интеграции страны Западной Европы ожесточённо держатся за главные атрибуты суверенитета. Италия, Испания или Франция даже готовы дать сейчас больше прав и ресурсов самому сильному участнику своего круга – Германии, потому что это сохраняет межгосударственную природу Европейского союза и ограничивает возможности наднациональной бюрократии. Они с удивлением смотрят вслед покинувшей ЕС Великобритании, справедливо считая её поведение нерациональным – с такими ограниченными ресурсами в одиночку не выжить.
Германское могущество приходит и уходит, а переход лояльности граждан к новому центру власти стал бы фатальной для европейских государств реализацией мечты федералистов середины прошлого века. Поэтому, на первый взгляд, нет причин ожидать, что весьма консервативные в абсолютизации собственного суверенитета США могут поступить иначе.
Но аксиома рационального поведения государств была опровергнута однажды, и нет оснований считать, что это не может повториться, если мы столкнемся с аналогичным по своей уникальности случаем. Новое внешнеполитическое мышление Михаила Горбачёва и завершение холодной войны стали в своё время наиболее сложным вызовом для всего реалистского направления в науке о международных отношениях именно потому, что были нерациональны с точки зрения ресурсов и места СССР в глобальном балансе сил. И вызовом настолько сложным, что наиболее распространённый ответ на упрёк в неспособности нашей дисциплины предсказать конец холодной войны сводится к указанию на внутренние причины исчезновения одного из двух главных её участников. А внутренними вопросами наука о международных отношениях не занимается – это к политологам и экономистам.
Благодаря им мы знаем, что при всех колоссальных достижениях СССР был действительно уникален в невозможности реформирования собственного политико-экономического устройства. Сравнительные исторические исследования доказывают, что, когда это его качество стало доминировать и угрожать выживанию Российского государства, оно избавилось от опасной нагрузки. Сохранив в своих руках большую часть богатств, накопленных за несколько столетий развития и территориальной экспансии. То же самое сделали европейские колониальные империи после двух мировых войн, хотя сохранить им удалось гораздо меньше.
Природа этого государства ставила необходимые решения за грань возможного. Советское государство было уникальным по своей идеологии, организационной композиции и противоестественной человеческой природе экономической модели. Америка совсем другая – она предоставляет своим гражданам потрясающие возможности самореализации. Накопленные силовые ресурсы позволяют американской элите извлекать выгоду из всего международного окружения. Но для нас имеет значение не качество американского государства, а признаваемый всеми факт его крайнего своеобразия на общем уже тридцать лет достаточно однообразном фоне.
Нам нет необходимости абсолютизировать уникальность Америки, её политической культуры и экономического устройства тогда, когда мы принимаем решения, какую политику в отношении США нужно проводить. Как и любая линия великих держав в отношении друг друга она не может быть иной, чем сдерживание всеобщего порыва к одностороннему усилению и проявлению своих эгоистических инстинктов. И уж тем более мы не можем принять разговоры об уникальности в качестве аргумента, извиняющего или объясняющего внешнеполитические решения. На протяжении нескольких десятилетий американская внешняя политика успешно развивалась как обычная для европейской традиции стратегия поведения рационального игрока. Оставаясь в здравом уме, нет оснований думать, что это может измениться.
Одновременно мы с удивлением наблюдаем, как на американской почве сейчас произрастают явления, которые в европейской или азиатской политической культуре если не преодолены, то, по крайней мере, осмыслены в качестве крайне болезненного, разрушительного опыта. Так, массовые кампании и искренняя задорная травля оппонентов, с точки зрения россиян, европейцев или китайцев, нерациональны – ведь завтра точно так же могут травить и преследовать каждого из нас (и примеров этого в истории достаточно).
Совершенно не важно, как будут выражаться конкретные поступки, – в чрезмерном смирении или агрессии по отношению к конкурентному международному окружению – результат один.
В случае с СССР всё произошло относительно мирно благодаря тому, что его падающее тело подхватили на руки противники по глобальному противостоянию 1945–1991 годов. Из развалившейся скорлупы появилась Россия. После того, как она прошла через полтора десятилетия внутренних испытаний, всё встало на круги своя, как и предсказывали в момент распада Советского Союза представители школы реализма. Признавая наличие базовых предпосылок для того, что бильярдный шар взорвётся изнутри, другие страны мира должны по меньшей мере быть интеллектуально готовы к такой вероятности. Тем более что грань между самоубийственным поведением и собственно актом уничтожения себя как международного игрока, как мы видели, можно перейти совсем незаметно. Принципиально, конечно, ничего не изменится. Но риски для международной безопасности просчитать всё-таки стоит. Мы же рациональные игроки.
