В ближайшие месяцы в свет выходит монография Сергея Якуцени и Андрея Буровского «Политическая экология». В книге немало слабых мест: излишний эмпиризм и недостаток теоретических обобщений, порой агитационный стиль подачи материала без достаточной аргументации и разношерстность фрагментов. И все же авторы нащупали новое направление междисциплинарных исследований и практики, которое в ближайшие годы будет приобретать все большее звучание.
Речь идет о связи политики и охраны окружающей среды. Собственно политическая экология определяется Буровским и Якуцени как «присущая природе людей часть истории человечества», поскольку экологические решения всегда «имели свои непосредственные и долговременные политические последствия».
Данная статья – не рецензия, а попытка альтернативного, более теоретического осмысления связи политики и природопользования / охраны окружающей среды, а также проект прикладного использования нового знания. Поставленные цели позволяют определить политическую экологию как взаимовлияние биосферных ресурсов, экологии, международной политики и мировой экономики.
Проблематика политической экологии
Для политической экологии как отрасли знаний ключевыми представляются три проблемы: ограниченность ресурсов и их неравномерное распределение; взаимосвязь между индустриализацией и нагрузкой на окружающую среду; и, наконец, загрязнения и отходы производства. Именно такой порядок рассмотрения проблем наиболее логичен с точки зрения производственного цикла. Все три проблемы присутствуют в том или ином виде в упомянутой монографии, но последовательность их рассмотрения не вполне понятна, равно как не всегда можно принять их определение. Поэтому представим здесь иное видение.
Наиболее очевидная проблема – ограниченность ресурсов и их неравномерное географическое распределение. Дискуссии об исчерпаемости полезных ископаемых и ресурсов биосферы идут давно. Изначально это касалось нефти и природного газа, что повлекло за собой принятие мер по энергосбережению, а также разработке так называемых новых источников энергии (в т.ч. атомной и возобновляемой). Казалось, с развитием технологий и дематериализацией экономики решение проблемы становится более вероятным. Но на смену дискуссии об углеводородах пришли дебаты по редким материалам и редкоземельным металлам.
Показательно, например, что 17 июня 2010 г. в Европейском союзе были представлены результаты двухлетнего исследования устойчивости снабжения природными ресурсами. В рамках исследования 14 компонентов (главным образом редкоземельные металлы) были классифицированы в качестве критически важных для современных высокоточных приборов и энергосберегающих технологий.
Соответственно встает вопрос о гарантиях бесперебойности снабжения. Например, в сентябре Китай ввел эмбарго на поставки редкоземельных металлов в Японию в ответ на арест траулера, который вел промысел в спорной акватории Восточно-Китайского моря. Китай контролирует производство целого ряда важных видов сырья (сурьмы, плавикового шпата, галлия, германия, графита, индия, магния, редкоземельных металлов, вольфрама и др.). С 2005 г. Пекин ужесточает экспортную политику, а к 2015 г. планируется вовсе запретить их продажу за рубеж (прежде всего диспрозия, тербия, тулия, лютеция и иттрия). Цель – привлечь предприятия по производству передовой техники на свою территорию. В результате могут пострадать компании ЕС.
Помимо теоретических исследований, Евросоюз присоединился к иску Соединенных Штатов в ВТО в отношении экспорта редкоземельных материалов из Китая. Конгресс США и Европарламент намерены взаимодействовать по этому вопросу, дабы добиться максимального резонанса и оказать давление на Пекин. Таким образом, теоретические разработки уже получили практическое преломление. Этот пример доказывает, что проблема ограниченности природных ресурсов не исчезнет с совершенствованием технологий, а скорее будет приобретать новые измерения.
Ограниченность ресурсов касается не только полезных ископаемых, но также водных ресурсов, древесины, кислорода, земельных площадей. Например, для развития того же биотоплива, которое, как предполагается, со временем заменит нефть и нефтепродукты, необходимы обширные пахотные территории, причем Европейский союз, поставивший целью к 2020 г. производить 10% топлива из биоисточников, необходимыми землями не обладает. Это будет подталкивать его к поиску новых схем сотрудничества со странами Африки и Латинской Америки (прежде всего Бразилией).
Еще одной иллюстрацией могут послужить леса. Они неравномерно распределены по поверхности планеты, но при этом способствуют выработке кислорода и снижению СО2 в атмосфере всей Земли. Надо ли это учитывать в переговорах по новому режиму сокращения эмиссий парниковых газов в атмосфере? Позволяет ли это России, как пишет Николай Клюев, претендовать на звание «ведущей экологической державы»? Как оформить это в политико-правовых терминах, и какие возможности это открывает для сотрудничества и создания коалиций, например, с другим лесным гигантом – Бразилией?
Вторая проблема политической экологии связана с уровнем промышленного развития, совершенствованием народного хозяйства и соответствующей нагрузкой на окружающую среду. Любые новые производства способствуют возрастанию такой нагрузки. Дематериализация экономики развитых стран Запада означает, как известно, перенос производства (включая грязные технологии) в развивающийся мир. Получается, что загрязнения приходятся на одни страны, а все блага от использования соответствующих товаров достаются гражданам других, представителям так называемого «золотого миллиарда».
С другой стороны, размещение производства передовых технологий вблизи природных ресурсов (как в упомянутом выше примере с Китаем) меняет современный экономический (а со временем, возможно, и политический) баланс в мире, создает новые рабочие места и повышает благосостояние развивающихся и новых индустриальных стран. В результате они получают импульс к развитию, даже если на них не приходится (пока) основной объем потребления. Стратегия размещения производств передовых технологий может послужить альтернативой концепции «золотого миллиарда».
В этой связи и России имеет смысл задуматься о том, чтобы экспортировать не сырье, а продукты его переработки и готовые товары. Тем более что наша страна не только занимает ведущее положение по запасам нефти и природного газа, но и контролирует добычу металлов платиновой группы (платина, палладий, иридий, родий, рутений, осмий), критически важных для современных технологий.
Наконец, третья проблема – загрязнение окружающей среды. Наиболее известны дебаты о сокращении выбросов газов, вызывающих парниковый эффект, в том числе призывы к созданию международного режима, который будет регулировать эмиссии после 2012 г., когда закончится действие Киотского протокола. Сегодня основные выбросы приходятся на долю Китая и США. Эти страны расходуют не только биосферные ресурсы, принадлежащие им, но и достояние других народов. Однако, как известно, вопрос имеет и историческую составляющую: на протяжении нескольких столетий большая часть эмиссии углекислого газа приходилась именно на страны Запада, а Китай и другие новые индустриальные державы ныне только догоняют «золотой миллиард» по уровню промышленного развития и, соответственно, выбросов.
На климатическом саммите ООН в Копенгагене в декабре 2009 г. крупные игроки не пришли к согласию, какой принцип следует положить в основу при распределении нагрузки по сокращению эмиссий парниковых газов на период 2013–2020 (2050) годов. Если возобладает точка зрения об исторической ответственности, тогда большую часть усилий с обязательными высокими ассигнованиями и программами помощи развивающимся странам придется взять на себя Западу. Если же точкой отсчета послужит современный уровень загрязнения, то расходы на снижение выбросов парниковых газов придется существенно увеличить как раз развивающимся странам. Важно также и то, как будут рассчитываться обязательства по снижению эмиссий: в абсолютных цифрах по отношению к 1990 г., как предлагают в западных столицах, или в значениях снижения удельного веса СО2 на единицу продукта, как требует Пекин.
Принятие соответствующих решений непосредственно повлияет на экономическое развитие всего мира: это и удорожание производства, и способность создавать новые экологичные технологии и завоевывать рынок для них. Но исход переговоров – это также (если не преимущественно) вопрос политический: кому из участников удастся пролоббировать свое видение нового режима, включить аспекты, которые будут способствовать повышению их статуса в мировой иерархии, как политической, так и экономической. Сценарий конференции в Копенгагене наглядно показал, как собственно экологические вопросы уступают место чисто политическому торгу ведущих игроков за статус. А, например, Евросоюз, который не без оснований считает себя флагманом климатического процесса, оказался попросту оттеснен от процесса принятия решений Вашингтоном и Пекином. Впрочем, решений не удалось принять все равно.
Проблема загрязнения имеет и иные измерения. Например, издержки, связанные с загрязнением почвы, зачастую затрагивают не только территорию того государства, где оно произошло, но и соседние страны. Аналогичные последствия влечет за собой и нарушение экосистемы водоемов. Широко известно, например, что наибольшую меру ответственности за загрязнение Балтийского моря несут отнюдь не прибрежные государства, а Великобритания, отходы которой попадают сюда по системе океанических и морских течений. Из той же серии и нарастающий конфликт между Москвой и Пекином относительно пограничных вод, где основным загрязнителем выступает Поднебесная, а России приходится сталкиваться с негативными последствиями хозяйственной деятельности по другую сторону границы.
Наконец, нельзя не упомянуть проблему хранения или переработки отходов, в том числе и радиоактивных. С ней тесно переплетается тема ввоза в Россию отработанного ядерного топлива, которое иногда ошибочно относят к категории отходов. Между тем, по мере истощения запасов урана оно может стать одним из источников преодоления ресурсного дефицита. Однако неясно, насколько подобная перспектива оправдывает риск хранения облученных материалов.
Таким образом, в основе политической экологии лежат три проблемы, которые можно связать с производственной цепочкой: распределение ресурсов по земной поверхности и их ограниченность, развитие народного хозяйства и нагрузка на окружающую среду, и, наконец, проблема загрязнения и отходов. Все три аспекта тесно взаимосвязаны и нередко обуславливают друг друга. (Упомянутый пример с отработанным ядерным топливом – убедительная иллюстрация.)
Политический конфликт вокруг биосферных ресурсов может возникнуть вследствие нерешенности любого из этих вопросов. Причем реальна угроза его перерастания в открытое противостояние, враждебность и соперничество за право определить политико-правовой и хозяйственный режим в той или иной области.
Предмет политической экологии: теория связи биосферных ресурсов и политики
Определившись с проблематикой политической экологии, рассмотрим параметры связи между охраной окружающей среды и политикой. Андрей Буровский и Сергей Якуцени убеждены, что охрана окружающей среды и использование биосферных ресурсов настолько важны теперь для мирового развития и международного взаимодействия, что политическая экология полностью отменяет политическую экономию.
Однако более правомерно говорить не о вытеснении политэкономии, а о том, что пара «политика – экономика» дополняется третьим параметром – экологией. И здесь возникает принципиальный теоретический вопрос, ответ на который позволяет выстроить как абстрактные концептуальные рассуждения, так и стратегию государства. Что является независимой, а что зависимой переменной в треугольнике «политика – экономика – экология»? Здесь возможны как минимум четыре интерпретации, для формулирования которых можно воспользоваться элементами теории международных отношений.
Первая будет следовать школе (нео)реализма, согласно которой только интересы государства и увеличение его мощи определяют действия того или иного правительства на мировой арене. В этом случае доминантой становится политика суверенного государства, а экономика и экология низводятся до подчиненного положения, выполняя функцию зависимой переменной. Главной задачей является максимизация влияния и силы государства, проведение в жизнь его интересов (вне зависимости от того, определяются ли они как заранее заданные и неизменные, или, если следовать неоклассическому реализму и либеральному межгосударственному подходу, как итог внутренних прений между различными группами влияния).
Это наиболее устоявшаяся взаимосвязь в треугольнике «политика – экономика – экология». Большая часть истории, да и новейшего времени прошла именно под таким знаком. Можно приводить и многочисленные примеры уничтожения почв и питьевых запасов при столкновениях и войнах, и колониальную эксплуатацию, и современные концепции стран – импортеров природных ресурсов, и ответ на них со стороны экспортеров нефти, природного газа и иных ископаемых (в виде создания различных картелей).
Второй подход к выявлению зависимой и независимой переменных в нашем треугольнике назовем либеральным институционализмом, если следовать устоявшимся дебатам в теории международных отношений. В этом случае мы имеем дело с политикой, экономикой и экологией как тремя независимыми сферами. При этом функцией политики будет создание институтов для решения общих проблем, для сотрудничества стран и народов в экономике и охране окружающей среды. А взаимодействие на основе созданных институтов, в свою очередь, будет изменять характер политики, стимулировать страны к мирному сосуществованию и сотрудничеству по всем направлениям. При этом само взаимодействие должно исходить как из логики охраны окружающей среды, так и из экономических интересов.
Это относительно новое направление теории международных отношений (его возникновение иногда соотносят с трудами Иммануила Канта и политическим наследием Вудро Вильсона), которое многие небезосновательно считают идеалистическим. В то же время нынешний (Киотский) режим сокращения эмиссий парниковых газов лучше всего укладывается именно в эту парадигму. В том же ракурсе можно рассматривать и договоренности о постепенном отказе от однокорпусных танкеров для перевозки нефти и нефтепродуктов, о снижении шумовых загрязнений, о режиме использования Антарктиды.
Третье направление условно обозначим как «неоэкологизм», хотя, возможно, это не самое удачное определение. Суть его в том, что экология выполняет функцию независимой переменной, оказывающей влияние и на политику, и на экономику. Именно на основе состояния окружающей среды, степени остроты экологических проблем в соответствии с этим направлением формируется и экономическое, и политическое взаимодействие государств в мире.
Через призму «неоэкологизма» могут быть проанализированы такие документы, как Киотский протокол или Хельсинкская конвенция по охране Балтийского моря, создающие особые режимы. Кроме того, большинство стран Запада выдвигают те или иные проекты и программы действий, обосновывая их именно этой парадигмой, которая исходит из примата интересов защиты окружающей среды над всеми прочими интересами. Здесь уместно вспомнить, например, попытки Евросоюза аргументировать свои действия в Арктике, непосредственного выхода к которой он не имеет (Гренландия является частью Дании, но не входит в состав Европейского союза), тем, что на Крайнем Севере требуется создание особого режима охраны окружающей среды, а в этом процессе роль Брюсселя, мол, незаменима.
Наконец, последнее, и, на наш взгляд, самое интересное направление политической экологии можно назвать «конструктивистским». Здесь мы снова отталкиваемся от существующих теорий международных отношений. Конструктивизм (как одно из течений постмодернизма. – Ред.) сформировался под влиянием трудов Людвига Витгенштейна, Макса Вебера и Александра Вендта. Он отдает приоритет нашим представлениям о происходящем, тому, как мы это понимаем, а не материальному и объективному, существующему независимо от наших представлений и концептуализаций.
Применительно к политической экологии это будет означать власть над умами, над определением того, что есть нормальное и приемлемое, а что подлежит изменению. Иными словами, нет заранее заданного взаимодействия политики, экономики и экологии, есть наше восприятие биосферных проблем через призму идей, которые либо уже существуют, либо формулируются. При этом определение той или иной проблемы и способность распространить эту концепцию составляют ядро мощи и влияния государства сегодня.
В практическом плане это, как правило, означает идеологическую власть Запада, его приоритет в определении того, что является нормальным и нормативным. Тому или иному биосферному или экологическому феномену дается какое-то описание и обоснование, а исходя из этого определяется «верная» линия развития политики и экономики.
В качестве иллюстрации можно привести пример борьбы с глобальным изменением климата. Миф это или нет – каждый решает сам (есть немало работ, доказывающих, что потепление – естественный процесс на Земле, не зависящий от выбросов СО2, NOx и иных газов, озоновые же дыры появляются помимо антропогенного влияния). Но сокращение выбросов углекислого, а в перспективе и других газов означает в глобальном масштабе направление технологического развития по определенному пути, в котором Запад продвинулся много дальше, чем новые индустриальные страны, развивающиеся государства или Россия. Иными словами, это – консервация технологической зависимости от «золотого миллиарда» и обеспечение его политического превосходства на ближайшие годы.
Параметры сокращения могут либо дать Западу временной задел, который другие никогда не ликвидируют, либо позволить некоторым государствам догнать развитые страны и далее совершенствовать технологии в ногу с «золотым миллиардом».
Именно собственное определение проблематики в треугольнике «политика – экономика – экология», которое исходит из национальных интересов, а также его успешная трансляция вовне и определяет сегодня положение государства на мировой арене. С другой стороны, признание той или иной страны или интеграционного объединения в качестве экологического лидера дает им возможность вмешиваться в дела регионов за их границами (при условии, что будет должным образом обоснована проблематика охраны окружающей среды).
Тот же Евросоюз претендует на роль «экологической силы» в мире. С одной стороны, ЕС своим примером демонстрирует верный, с точки зрения охраны окружающей среды, политический курс, а с другой – пытается определять соответствующие направления деятельности за своими пределами (например, условия морского судоходства и гражданской авиации, режим сокращения эмиссий парниковых газов). Это тесно смыкается с более общей концепцией нормативного лидерства Европейского союза.
Однако на этом Брюссель не останавливается. Используя утвердившееся представление о своем экологическом лидерстве, он пытается участвовать в проблемах управления Арктикой. Кроме того, ЕС преследует цель навязать собственную стратегию в отношении редких минералов и редкоземельных металлов. Евросоюз, в частности, считает тематику воздействия добычи соответствующих материалов на окружающую среду составной частью своей ресурсной дипломатии. В этом же ряду и стремление Брюсселя продвинуть свой вариант режима сокращения эмиссий парниковых газов после 2012 года.
Конструктивистский подход к взаимодействию политики, экономики и экологии тесно смыкается с конкуренцией ценностей, которая в последние десятилетия активизируется на мировой арене и переводит конфликты между государствами и другими международными акторами в принципиально иное русло. Способность государства определять привлекательный проект и транслировать его вовне во многом обуславливает его положение в иерархии международных игроков.
Итак, существует как минимум четыре варианта интерпретации зависимых и независимых переменных в треугольнике «политика – экономика – экология».
Наиболее примитивный и понятный – неореалистический способ. Более идеалистичные схемы – либеральный институционализм и неоэкологизм. Наконец, самым перспективным сегодня представляется конструктивистский вариант исследования связей между тремя понятиями, а также разработка соответствующего компонента внешней политики.
В реальности можно говорить о различных комбинациях четырех подходов в современных концепциях и политических практиках, поскольку какие-либо «чистые» формы редко встречаются в первозданном виде.
Практика современного государства и некоторые рекомендации
Проблемы политической экологии (дефицит природных ресурсов, связь между обеспечением потребности в них и развитием народного хозяйства, а также загрязнение и утилизация отходов) важны не только для развития теоретического знания, но и для практической деятельности всех государств в мире, включая Россию.
Современное государство должно стремиться как минимум к тому, чтобы сократить свои потери в нынешних и будущих биосферных конфликтах, а как максимум войти в число победителей, сохранив собственный потенциал. Подобная стратегия подразумевает наличие стройной системы, сочетающей внешний и внутренний аспекты, каждый из которых должен, в свою очередь, включать в себя идейную, нормативную составляющую и крепкую институциональную основу.
Идейная составляющая означает не что иное, как рациональное природопользование. Однако необходимо четко определить критерии рациональности. Очевидно, что речь идет о такой разработке ресурсов, которая обеспечивала бы их воспроизводство, превращение в готовые товары в соответствии с интересами той или иной страны (стимулирование передовых технологий на своей территории и минимизация ущерба, наносимого окружающей среде по мере развития народного хозяйства), максимальную переработку отходов и снижение загрязнений. Но каждое из направлений требует дополнительного развития.
При этом важно отделять реальность от нормативно-идейной составляющей, которая выгодна другим странам – участницам биосферных столкновений, а при необходимости уметь противопоставить им альтернативные концепции. Речь идет именно о конкуренции на рынке ценностей, которая имеет определяющее значение и с точки зрения политической роли государства, и в плане развития отдельных направлений промышленности, и в аспекте совершенствования технологий.
Идейная составляющая, которая предназначена для «внутреннего пользования», должна иметь свое логическое продолжение вовне. В противном случае экологическое лидерство не вызовет доверия. В качестве примера можно снова привести Евросоюз: в последнее время его влияние в области охраны окружающей среды ослабевает, поскольку страны-члены – довольно разношерстные после расширений 2004 и 2007 гг. – не могут договориться о параметрах повышения собственных обязательств (например, по сокращению эмиссий парниковых газов или загрязнения почвы).
Таким образом, идейная составляющая должна принимать во внимание не только биосферные интересы государства / интеграционного объединения, его экономику и политику, но и быть последовательной внутри страны и на мировой арене.
В ходе разработки подобной стратегии вряд ли можно говорить о приоритете политики над экономикой и экологией (по неореалистическому варианту). Скорее речь идет о комбинации неореализма, неоэкологизма и конструктивизма. При этом последний наиболее востребован в современной ситуации нормативного соперничества и требует направленных и осмысленных усилий.
Другая составляющая стратегии государства – институциональная основа, которая обеспечила бы единое и последовательное регулирование эксплуатации биосферных ресурсов (от лицензирования до контроля реальной деятельности) внутри страны и за ее пределами.
В этом контексте оправданной представляется идея единого государственного органа, который контролировал бы природопользование в различных сферах. Сегодня эти функции в России распределены между несколькими структурами, тогда как в большинстве стран Запада, да и в ряде государств СНГ введены единые государственные институты, что позволяет упорядочить деятельность и снять внутренние противоречия. Учитывая масштабы России и региональную специфику ее отдельных частей, целесообразно определиться с разумной степенью делегирования компетенций и ответственности на местах, при этом исключающей местничество.
Наконец, во внешней политике это должно быть дополнено тесным взаимодействием между структурой, которая обеспечивает рациональное природопользование внутри страны, и Министерством иностранных дел. Разработка экологической дипломатии – важный компонент политической экологии. Такая дипломатия должна включать ресурсное направление (использование природных ископаемых и иных биосферных богатств), и способствовать решению проблем развития промышленного хозяйства, минимизации загрязнений и отходов.
Политическая экология – чрезвычайно любопытная и перспективная область исследований, и теоретических, и прикладных. Начавшиеся дебаты позволили определиться с предметом исследования. Однако требуются дальнейшие изыскания, позволяющие не только перейти от накопления эмпирического материала на уровень необходимой теоретизации, но и разработать целостную стратегию государства, ориентированную на практическую деятельность. Промедление в этой области будет означать консервацию второстепенной роли нашей страны в мире на ближайшие десятилетия.
