Сэр Родерик Лайн, автор статьи Reading Russia, Rewiring the West
(«Читая
Россию, переоснащая Запад» — «Россия в глобальной
политике») – не только очень много знаето России, но и хорошо
понимает ее. Думаю, не обязательно объяснять, что это не одно и то
же. Когда происходящее в стране рассматривается в широком контексте
– географическом и историческом, – многое предстает в ином свете и,
что самое главное, становится намного яснее.
Поэтому данный материал – не полемика со статьей Родерика Лайна,
а, скорее, попытка применить его метод зеркальным образом.
Взглянуть на западное поведение и политику так же, как сэр Родерик
смотрит на поведение и политику России.
В западных дискуссиях относительно того, что надо делать в
отношении Москвы, всегда удивляет попытка, возможно неосознанная,
сформулировать отдельный, изолированный от остальных обстоятельств,
подход к “confident”, “resurgent” “assertive”, “aggressive”
(«самоуверенной», «возрождающейся», «напористой», «агрессивной»
— «Полит.ру») — эпитеты можно продолжать — России.
Автору этих строк приходится участвовать во многих конференциях,
посвященных международным отношениям, и они делятся на две
категории.
Одни посвящены глобальным проблемам, и там российская тематика
всегда присутствует в качестве второстепенного (в лучшем случае)
элемента. В центре обсуждения нарастающие дисбалансы –
энергетический, экологический, продовольственный, демографический.
Влияющие на них факторы – политика США, особенности
трансатлантических отношений, подъем Китая и Индии, повышение
влияния Бразилии, в определенной степени – тенденции развивающегося
мира, прежде всего Африки. Россия, как правило, упоминается через
запятую, в основном при обсуждении энергетического аспекта.
Другие конференции – конкретно по России. Там российский
участник не может не преисполниться чувством собственной
невероятной важности. Большинство западных ораторов с разной
степенью красноречия упирают на опасность, исходящую от
восстановления возможностей Кремля, призывают к сплочению для
противодействия русскому экспансионизму и возрождения старого
доброго единства «свободного мира». Само собой, после кавказской
войны призывы зазвучали намного более страстно.
Этот контраст между переоценкой российской угрозы на
региональном (евроазиатском) уровне и недооценкой глобальной роли
России, степени ее вовлеченности в общие процессы создает
искажение, которое свойственно западному восприятию российских дел.
Справедливости ради надо заметить, что сама Москва способствует
закреплению такой картины. Российская дискуссия практически
игнорирует глобальные проблемы, концентрируя внимание на интересах
страны в классическом великодержавном понимании.
В реальности Россия – полноценная и неотъемлемая часть
многообразных течений современного мира. Речь идет не только о
глобальной экономике, что более или менее признается, но и о
политических тенденциях, определяющих поведение ведущих участников
международных отношениях. Российское государство, как и все
остальные, ищет ответы на вызовы, которые бросает ему глобальная
политико-экономическая среда.
Феномен сегодняшней международной ситуации заключается в том,
что очевидный рост самых разных форм конкуренции сочетается с
углублением экономической взаимозависимости друг от друга ее
участников. И это делает бесполезными модные ныне параллели с
«большой игрой» XIX века, преддверием Первой мировой войны или
эпохой холодной войны.
За 20 лет мы пережили много исторических потрясений. Одним из
по-настоящему переломных моментов называют трагедию 9/11, которая,
как считается, перевернула планету. Россия уже окрестила
собственным 9/11 нападение Грузии на Южную Осетию – 08/08/08. В
Вашингтоне и Москве говорили – каждый о своем – одно и то же: мир
никогда больше не будет таким, как накануне случившегося.
Не умаляя важности обоих событий, придется выразить сомнение в
их переломном характере. Ни атака террористов на США, ни попытка
Грузии силой решить территориальную проблему не перевернули мир.
Они стали мощными катализаторами процессов, потенциал которых
накапливался давно.
То, как Соединенные Штаты повели себя после нападения на
Нью-Йорк и Вашингтон, стало не резким виражом, а логическим
продолжением курса и применением инструментария, которые
формировались на протяжении 1990-х. Неоконсерваторы, как раз
пришедшие к власти в Вашингтоне, получили долгожданный повод для
того, чтобы форсировать реализацию заготовок, которые
разрабатывались задолго до этого.
Действия России после грузинской атаки – не воплощение в жизнь
заранее подготовленного плана, но и не непредсказуемая реакция. Это
давно копившееся под спудом и вырвавшееся наружу раздражение тем,
как Запад вел себя в отношении Москвы на протяжении более чем
полутора десятилетий – от обещаний Горбачеву не расширять НАТО до
признания Косово в обход всех норм международного права.
На мой взгляд, на роль действительно переломных претендуют два
события новейшей истории – распад Советского Союза в 1991 году и
вторжение в Ирак в 2003-м. Оба они оказали решающее воздействие на
мировую ситуацию и, как следствие, на поведение России.
Исчезновение гигантской евразийской империи, которая столетиями
структурировала шестую часть земного шара, а в последние полвека
составляла и одну из двух опор мироустройства, действительно
изменило реальность. США впервые в своей истории оказались
глобальным лидером, взявшим на себя ответственность за весь мир.
Россия же испытала тяжелое геополитическое поражение и боролась за
выживание как суверенное государство.
Споры о том, был ли тогда шанс прочно интегрировать Россию в
западную систему, думаю, не прекратятся никогда. Но если он и был,
то его не использовали. Администрация Билла Клинтона, правда,
сделала российскую трансформацию одним из своих показательных
проектов. Однако по-настоящему прорывных идей, наподобие «плана
Маршалла» или объединения Европы на основе сотрудничества заклятых
врагов Франции и Германии, предложено не было. Усилия Запада
сосредоточились не на создании структур «нового мирового порядка»,
а на распространении влияния западных институтов, доказавших свою
эффективность в годы идеологической конфронтации. Казалось – зачем
изобретать что-то новое, если можно адаптировать к ситуации
знакомые и проверенные организации?
Больше чем десятилетие спустя стали понятны два
обстоятельства.
Во-первых, мирная экспансия Запада стала возможной только
благодаря уникальности момента. Россия пребывала в геополитической
коме и сопротивляться не могла, Китай был занят саморазвитием и еще
не помышлял о глобальной роли. Страны, неожиданно получившие
свободу действий, выстроились в длинную очередь на вступление во
все возможные западные структуры.
Но как только монополия Запада на влияние в мировой политике
исчезла – Россия пришла в себя, а Китай стал мощной силой, — то,
что представлялось само собой разумеющимся в 1990-е годы,
превратилось в острую проблему.
Во-вторых, выяснилось, что те самые старые институты не
справляются с вызовами новой реальности. В условиях сегодняшнего
финансового кризиса особенно удивительно, до какой степени
деградировал, например, Международный валютный фонд. Каких-то 10
лет назад эта организация вершила судьбы столь важных держав, как
Россия, Мексика, Индонезия, Турция, Южная Корея, Аргентина. Сейчас
МВФ способен разве что развести руками и посетовать на
неуправляемую рыночную стихию.
Ни одна из структур, которые, как предполагалось, станут
инструментами глобального управления, не справляется с такой
функцией, и этому не приходится удивляться. Ведь они – продукт
предшествующей эпохи, когда все было совсем иначе. Некоторые
организации не только не укрепляют стабильность, но и расшатывают
ее – расширение НАТО превратилось из способа экспортировать
безопасность в катализатор глубоких конфликтов.
Недееспособность международных институтов, так и не
трансформированных после холодной войны, начала проявляться еще в
1990-х годы. И тогда мировой лидер вместо того, чтобы возглавить
процесс трансформации международной системы, решил пойти другим
путем – опоры на собственные силы и возможности, благо и того и
другого у Соединенных Штатов было в избытке. Кульминацией такого
подхода стало вторжение в Ирак весной 2003-го.
Сейчас уже почти все даже в США, не говоря уже о Европе,
признали, что иракская кампания была ошибкой. Однако, как
представляется, влияние, которое война против Саддама Хусейна
оказала на атмосферу в мире, сильно недооценивается.
Выяснилось, что в XXI веке можно на основании ложных
доказательств, в обход норм международного права и без всякого
политико-правового обоснования вторгнуться в суверенное
государство, свергнуть тамошний режим и оккупировать страну. Фактор
военной силы, который вроде бы признали утратившим решающее
значение в 1990-е годы, в полном масштабе и в грубой форме вернулся
в мировую политику.
Когда же вскоре оказалось, что гипердержава, заменившая собой
механизмы мирового управления, перенапряжена и на деле не способна
выполнять возложенные на себя функции, хаотичность глобального
развития стала очевидной. Если вторжение в Ирак было сознательным
действием США, нацеленным на реализацию каких-то планов, то другое
вопиющее нарушение принципов международного права – признание
независимости Косово – было совершено от бессилия. В Вашингтоне и
европейских столицах пришли к выводу, что проще согласиться с
требованием косоваров, чем вести мучительную работу в попытках
добиться приемлемого для всех участников результата.
В условиях общего хаоса и нефункционирующих институтов
единственно верной линией поведения является наращивание
собственной силы, чтобы быть в состоянии реагировать на внезапно
возникающие вызовы. Именно этим и занимается Россия последние пять
лет, тем более что они совпали с периодом беспрецедентного роста
цен на углеводороды. В самом широком контексте можно сказать, что
дело ЮКОСа, последовавшее непосредственно за оккупацией Ирака,
стало логическим следствием событий на Ближнем Востоке. Государство
начало консолидацию своих возможностей для повышения собственной
«боеспособности» во враждебной внешней среде. С этой точки зрения
взятие под контроль крупнейшей добывающей компании и устранение
влиятельного внутреннего оппонента вполне закономерны.
Таким же внешним вызовом стали и «цветные революции» по
периметру российских границ. Популярное в России представление о
том, что смена власти в Грузии, Украине и Киргизии стала
результатом реализации продуманной стратегии США по окружению
России, без сомнения, является упрощением. Но невозможно отрицать,
что внешний фактор – как политика западных держав, так и
деятельность иностранных неправительственных организаций – играл в
этих событиях ничуть не менее важную роль, чем внутренние
предпосылки перемен. Концепция «суверенной демократии» стала
ответом именно на это – попыткой оградить внутриполитические
процессы от внешнего воздействия.
Родерик Лайн в своей статье задает обоснованный вопрос – в чем
заключается стратегия России? Ответа на него не существует.
Действия России, по крайней мере, те, что вызывают наибольший
резонанс, как правило, являются более или менее спонтанной реакцией
на внешние раздражители. Война с Грузией – не исключение, хотя
многие на Западе верят в хитрую ловушку, расставленную Михаилу
Саакашвили.
Однако позволительно спросить и другое. А есть ли вообще у
кого-то из крупных международных акторов продуманная и долгосрочная
стратегия? И более того – возможна ли она сегодня?
Считать ли стратегией политику американской администрации, если
результат ее противоположен задуманному, а перспективы неясны?
В чем заключается стратегия Европейского союза, который, став
заложником представления о собственной успешности и влиятельности,
запутался в неразрешимом противоречии между расширением и
углублением интеграции? К тому же модель ЕС была рассчитана на
совершенно иную внешнюю среду – сначала он развивался под
американским зонтиком безопасности, а потом в условиях короткой
геополитической «передышки».
При слове «стратегия», конечно, сразу представляется Китай,
который производит впечатление планомерного движения к однажды
выбранной цели. Пока, однако, трудно делать выводы о внешних целях
Пекина и о том, насколько четко они сформулированы, – КНР все еще
занимается внутренним саморазвитием.
Мы давно и очень много твердим про глобализацию, однако когда
речь заходит и большой политике, все почему-то продолжают
рассматривать различные элементы мировой палитры по отдельности.
Между тем, ситуация такова, что стратегию каждого отдельного игрока
невозможно выстроить, пока не появится представление о
стратегической перспективе развития мира. Она же может возникнуть
только в результате совместных усилий сначала по осмыслению
ситуации, а потом по выработке мер для ее разрешения.
Сейчас все уже признали: никто четко не понимает, что творится
на финансовых рынках; они оторвались от рационально познаваемой
реальности. Но положение на «рынке» большой политики немногим лучше
– мир настолько сложен, что не поддается простому анализу. Тем
сильнее тяга к понятным схемам, оттуда и берется жгучее желание
восстановить конструкцию, подобную холодной войне. Но из этого все
равно ничего не выйдет. И чем активнее будет попытка, тем
разрушительнее окажутся последствия.
Устойчивые системы мироустройства традиционно возникали после
больших войн. Холодная война была уникальна тем, что она
закончилась без столкновения. Но нового мирового порядка, на
который все надеялись 20 лет назад, так и не появилось. Распад же
старого продолжается ускоряющимися темпами. Перед всеми крупными
странами стоит огромный интеллектуальный вызов – как не довести
этот распад до логического конца, который будет означать крупные
конфликты, и начать строительство системы, которая учитывала бы
интересы каждой из вовлеченных сторон.
Честно говоря, пока я не вижу особых оснований для
оптимизма.
| Полит.ру
