Европейский союз объявил о возобновлении переговоров с Москвой о
новом базовом соглашении, которые были официально прерваны после
августовского кризиса на Кавказе. Обе меры: и замораживание, и
размораживание диалога – имели, в основном, символический характер.
По сути, консультаций до российско-грузинской войны не велось, да и
теперь не приходится ожидать дипломатического бума. Тем не менее,
очевидно, что события лета и осени 2008 года оказали немалое и
неоднозначное влияние на ситуацию в Европе.
ЕС предупредил о том, что после грузинского конфликта «бизнес
как обычно» с Россией больше невозможен. Это можно считать
позитивным результатом кризиса. Тот формат отношений, который
сложился между Москвой и Брюсселем в последние годы, представлял
собой бесплодные попытки имитировать прогресс интеграции в
условиях, когда на деле стороны испытывали растущее раздражение
друг на друга.
Принципы, заложенные в основу российско-европейского сближения в
начале 1990-х годов, себя исчерпали, поскольку изменились
обстоятельства. Тогда предполагалось, что Россия будет встраивать
себя в существовавшую систему единой Европы, принимая действующие в
ней нормы и правила, но не претендуя на членство в Европейском
союзе. Справедливости ради надо отметить, что такую модель Москве
никто силой не навязывал, в тот момент цель сближения с Европой
любой ценой разделялась российской элитой и пользовалась
сочувствием общества. Затем российские приоритеты изменились, и ЕС
оказался в затруднительном положении с концептуальной точки
зрения.
Россия рассматривалась как цивилизационно близкий партнер, к
тому же непосредственный сосед. Формат отношений Евросоюза с такого
рода странами предусматривает интеграционную парадигму, иными
словами, плавное втягивание в политико-правовое и экономическое
пространство Европейского союза с перспективой либо полноправного
участия (страны-кандидаты), либо тесной зависимости и специальных
преференций.
Москва от такого отказалась, а ничего другого ЕС предложить не
мог. Да и сама Россия не понимает, чего конкретно она хочет. Чисто
меркантильные отношения по типу тех, что есть у Евросоюза с Китаем,
Москву тоже не устраивают, поскольку она претендует (и, в общем,
небеспочвенно, учитывая культурную близость и экономическое
взаимное переплетение) на уникальный статус. В результате к моменту
истечения срока действия Соглашения о партнерстве и сотрудничестве,
подписанного в 1994 и ратифицированного в 1997 году, то есть в иной
исторический период, обе стороны утратили понимание того, какова
стратегическая цель их отношений.
В то же время очевидными стали разногласия о том, что принято
называть ценностями, иными словами, о базовых представлениях,
каковыми должны быть принципы устройства современного государства.
Расхождение между Россией и Европейским союзом усугубляется
внутренней поляризацией ЕС по российскому вопросу между «новой» и
«старой» Европой.
События в Грузии послужили инструментом, который вскрыл
латентные проблемы и позволил точнее оценить реальную
диспозицию.
Во-первых, существует тесная взаимосвязь между всеми аспектами
европейского бытия – так, разговор об экономической интеграции
невозможен в отрыве от проблемы безопасности. Опасения и страхи все
равно вылезают наружу, что наглядно проявилось в энергетической
сфере. Политизация любой дискуссии о российских газовых поставках
есть следствие того, что архитектура общеевропейской безопасности
не обеспечивает отдельным странам уверенности.
Проявляется это с обеих сторон. России очень трудно вести
нормальный деловой разговор с Украиной, поскольку на заднем плане
все время маячит НАТО и весь комплекс связанных с этой организацией
проблем и эмоций. А
Польше или странам Балтии, которые в глубине души не доверяют
имеющимся у них гарантиями НАТО и Евросоюза, во всем мерещится
возрождающийся российский экспансионизм и призрак «пакта Молотова –
Риббентропа».
Это означает, что без создания системы безопасности, которая
вызывала бы доверие у всех участников, экономический прорыв, скорее
всего, невозможен.
Во-вторых, процессы геополитического самоопределения
продолжаются и в России, и в Европейском союзе. Москва нащупывает
свою роль в мировой политике. Хочется быть мощным самостоятельным
полюсом влияния, но сил на это не хватает. При этом интегрироваться
куда-либо тоже не получится, Россия слишком большая и
независимая.
С Европейским союзом ясности тоже нет. Институциональные
реформы, призванные сделать еще один шаг к превращению в
консолидированное политическое объединение, в очередной раз
завязли. Да и в случае ратификации Лиссабонского договора
принципиально ничего не изменится. При этом по крайней мере часть
стран ЕС стремится к повышению его политической роли и
самостоятельности. Роль, которую Франция, выступавшая от имени
Евросоюза, сыграла в политическом урегулировании кавказского
кризиса, ободрила многих в Европе. Правда, нетрудно представить
себе, в каком положении оказался бы Евросоюз, случись этот конфликт
во время председательства Польши или Эстонии.
Как бы то ни было, изменения на мировой арене, связанные с
относительным ослаблением позиций США и финансово-экономической
нестабильностью, создают новые условия для всех.
Дискуссии о новом соглашении будут долгими и мучительными –
взаимопонимание находится на очень низком уровне,
заинтересованность в результате тоже оставляет желать лучшего. И в
любом случае не надо ожидать выработки основополагающего договора
на годы и десятилетия вперед.
Речь идет о промежуточном документе, который зафиксирует
ситуационный компромисс и позволит сделать текущее взаимодействие
более эффективным.
В исторической перспективе Россия и Европейский союз обречены на
тесное взаимодействие, если они оба хотят играть важную роль в XXI
столетии. Но для выработки модели этого взаимодействия нужна
новизна интеллектуальных подходов и отказ от множества стереотипов,
унаследованных от прошлого века. Строительство на базе России и ЕС
новой «Большой Европы» – задача, сопоставимая по масштабу с той,
которую после Второй мировой войны поставили архитекторы
европейской интеграции. Тогда в ее успех тоже почти никто не мог
поверить.
