Россия в глобальной политике

2 августа 2024 г. исполнилось пять лет со дня прекращения действия Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД). Подписанный в Вашингтоне 8 декабря 1987 г., он стал первым разоруженческим соглашением периода «второй разрядки» международной напряжённости и одним из главных её символов.

На церемонии подписания лидер СССР Михаил Горбачёв пожелал, чтобы этот день стал «датой, которая обозначит водораздел, отделяющий эру нарастания ядерной угрозы от эры демилитаризации жизни человечества». Президент США Рональд Рейган, назвав ДРСМД «историческим соглашением», выразил надежду, что он станет «началом делового сотрудничества, которое позволит нам [США и СССР] решать другие насущные проблемы»[1].

Современная ситуация напоминает о тех временах главным образом ревизией результатов «делового сотрудничества». Система договоров по контролю над вооружениями, фундамент которой закладывался Горбачёвым и Рейганом, практически демонтирована. Доминирующим трендом стала эскалация, набирающая обороты и тестирующая всё новые «красные линии».

Начавшийся в феврале 2022 г. новый этап украинского кризиса и последовавшие за ним события естественным образом оттеснили тематику «пост-ДРСМД» на второй план. Однако сегодня оформились предпосылки для её актуализации. И, в отличие от времён холодной войны, она имеет первоочередное значение не столько для двусторонних российско-американских отношений, сколько для ситуации внутри треугольника Россия‒США‒Китай.

Небезупречный договор

Нельзя считать ДРСМД комплексным решением проблемы ракетного оружия, занимающего промежуточное положение между главными стратегическими вооружениями – межконтинентальными баллистическими ракетами (МБР), баллистическими ракетами подводных лодок (БРПЛ) и тяжёлыми бомбардировщиками (ТБ), – и тактическим ядерным оружием. Договор предусматривал запрет и уничтожение только советских и американских ракет наземного базирования средней (от 1000 до 5500 км) и меньшей (от 500 до 1000 км) дальности. На практике это означало асимметричность сокращений и их ограниченный характер. В обоих случаях Соединённые Штаты оказывались в более выгодном положении. Американский военный аналитик Майкл Кофман называл ДРСМД «одной из лучших сделок в сфере контроля над вооружениями», указывая, что условия договора «весьма благоприятны для такой экспедиционной морской державы, как США, и одновременно ограничивают возможности такой сухопутной державы, как Россия»[2].

Известно, что СССР ликвидировал почти в два раза больше ракет, чем Соединённые Штаты, – 1846 против 846. Такая диспропорция определялась в первую очередь мобилизационным характером советских вооружённых сил, предполагавшим создание больших запасов вооружений для развёртывания в военное время или предшествующий ему угрожаемый период[3]. В результате число подлежащих уничтожению развёрнутых советских и американских ракет составило 667 против 442[4], в то время как неразвёрнутых – 1169 против 404[5]. Отдельно стоит упомянуть оперативно-тактический ракетный комплекс «Ока» (СС-23 по классификации НАТО), включённый в ДРСМД, хотя его дальность составляла менее 500 километров[6]. В российском экспертном сообществе существует мнение, что «Оку» «фактически разменяли» на отказ США от разработки и развёртывания оперативно-тактических ракет «Лэнс-2»[7] (в англоязычной литературе проект известен как Follow-on-to-Lance) и SRAM II[8].

Однако американцы трактовали ситуацию как признание Мос­квы в том, что дальность «Оки» превышает 500 километров. Вашингтон не считал обязательным накладывать на себя какие-либо дополнительные ограничения. Это наглядно проявилось во время встречи госсекретаря США Джеймса Бейкера с Михаилом Горбачёвым, состоявшейся в Москве 11 мая 1989 г., спустя 17 месяцев после подписания ДРСМД. Горбачёв тогда возмутился, что Соединённые Штаты продолжают продвигать развёртывание «Лэнс-2» в Европе, хотя СССР согласился ликвидировать имеющую аналогичные характеристики «Оку»[9]. Бейкер, не участвовавший в переговорах по ДРСМД, попросил ответить помощницу, кадрового дипломата Розанн Риджуэй, участницу обсуждения вопроса об «Оке» в апреле 1987 года. Она заявила, что тогда США и СССР «договорились считать ракету СС-23 имеющей дальность более 500 километров <…> [и] <…> согласились не иметь систем такой дальности», отметив, что «речь [при этом] не шла о ракете на замену “Лэнс”»[10].

В ответ советская сторона попробовала усилить давление. Горбачёв намекнул, что «Оку», «кажется, ещё не дорезали»[11]. А через два дня министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе публично пригрозил, что в случае принятия решения о «модернизации» натовского ядерного потенциала СССР будет «вынужден приостановить уничтожение ракет СС-23 или создавать другие системы»[12]. Ещё через две недели в Брюсселе состоялся саммит НАТО, на котором решение о развёртывании «Лэнс-2» официально отложили до 1992 года[13]. Вероятно, эта последовательность событий и сформировала представление, что, согласившись на ликвидацию «Оки», советское руководство не допустило появления новых американских ядерных ракет в Европе.

На деле представители администрации Буша сочли заявления Москвы «пустой угрозой»[14]. Толчком к тому, чтобы отложить решение о развёртывании «Лэнс-2», стала инициатива Горбачёва о масштабном сокращении советских вооружённых сил, объявленная 7 декабря 1988 года. Это побудило правительство ФРГ занять более жёсткую позицию в вопросе ядерной модернизации НАТО и пойти на открытый конфликт с Вашингтоном, вылившийся в принятие брюссельского компромисса[15]. Окончательно администрация Буша свернула разработку «Лэнс-2» только в мае 1990 г., уже после падения Берлинской стены и коммунистических правительств в странах Варшавского договора[16]. Проект SRAM-II был отменён ещё позже – в сентябре 1991 года[17].

Вопрос о целесообразности уничтожения «Оки», безусловно, требует отдельного исследования. Однако США отказались от разработки и размещения новых ядерных систем в Европе по причине гораздо более радикальных изменений региональной среды безопасности[18], которые, к слову, были способны предупредить такое развитие событий сами по себе, даже при условии сохранения «Оки». Но именно её ликвидация создала мощнейший повод для критики ДРСМД в СССР и России, получившей особенно широкое распространение в военных и оборонно-промышленных кругах. Этот шаг осуждали и те военные, кто в целом поддерживал договор – начальник Генштаба маршал Сергей Ахромеев[19] и начальник Международно-договорного управления Минобороны генерал-полковник Николай Червов[20].

Говоря об ограниченном характере ДРСМД, стоит прежде всего отметить, что он не затрагивал морские и воздушные системы, по которым США превосходили СССР.

По оценке Стокгольмского международного института исследования проблем мира, на январь 1991 г. американский ядерный арсенал включал 244 ТБ B-52 и B1-B, а также 1700 ядерных крылатых ракет (КР) воздушного базирования AGM-86 ALCM, в то время как у СССР было 106 ТБ Ту-95 и Ту-160, а также 800 ядерных КР воздушного базирования X-55. Соотношение американских ядерных КР «Томагавк» морского базирования (BGM-109A TLAM-N) и их российских аналогов (С-10 «Гранат») оценивалось как 350 против 146, а их носителей – 86 против 30 в пользу американцев[21].

Вторым важным фактором стал двусторонний характер ограничений, сделавший бенефициарами ДРСМД ряд третьих держав, главным образом Китай. В процессе переговоров Пекин не был сторонним наблюдателем, а занимал достаточно активную позицию. Он выступил против учёта в ДРСМД ядерных арсеналов Франции и Великобритании, на котором изначально настаивал СССР, опасаясь создания прецедента для ограничения его собственного потенциала. Китайская сторона оказывала давление на Вашингтон и Москву, чтобы соглашение затрагивало не только Европу, а имело глобальный характер, устраняя возможность для наращивания группировки советских наземных ракет в Азии. Пекин также увязывал сокращения с нормализацией советско-китайских отношений[22].

В итоге интересы Китая учли. В долгосрочной перспективе его выгоды стали ещё более значительными; Пекин превратил наземные системы средней дальности в основу своей ракетной мощи, в то время как для США и России они оставались запрещены. Однако непосредственно в момент заключения ДРСМД китайский фактор всё же являлся второстепенным – соглашение касалось в первую очередь Европы.

Согласие Москвы на асимметричные сокращения наземных ракет в значительной мере диктовалось политическими, а не военными соображениями. Горбачёвская доктрина нового политического мышления с её тезисами о необходимости обеспечения безопасности «политическими средствами»[23] и «создании принципиально нового взаимопонимания между Востоком и Западом» посредством решения «проблемы ракет средней дальности в Европе»[24] могла оправдать такие меры как важный шаг на пути «к новому мировому порядку», основанному на «сотрудничестве, которое было бы точнее назвать “сотворчеством” и “соразвитием”»[25].

Существовали ожидания, что вопрос о КР морского и воздушного базирования удастся решить в ходе дальнейших переговоров. Однако впоследствии контроль над вооружениями затронул эти системы лишь по касательной. В рамках Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений 1991 г. (ДСНВ-1) стороны приняли решение об условном засчёте КР воздушного базирования, позволившее Соединённым Штатам сохранить преимущество по числу таких ракет без превышения общего лимита по носителям и боезарядам[26]. Аналогичный принцип применён и в Договоре о сокращении стратегических наступательных вооружений 2010 года. По его условиям один ТБ, способный нести до двух десятков крылатых ракет, засчитывается как один ядерный боезаряд[27].

Относительно КР морского базирования Вашингтон и Москва при подписании ДСНВ-1 заявили о намерении ограничить число соответствующих ядерных систем с дальностью более 600 км уровнем в 880 единиц для каждой из сторон на период действия соглашения[28]. Справедливости ради стоит отметить, что впоследствии США в одностороннем порядке сняли такие системы с вооружения, сделав ставку на более универсальные неядерные КР. Сегодня это решение пересматривается. Какие-либо ограничительные меры в отношении неядерных КР морского и воздушного базирования, наземные варианты которых также запрещались ДРСМД, не принимались никогда.

А «новый мировой порядок» в итоге получился совсем не таким, как его представлял Михаил Горбачёв. В современном контексте это ещё сильнее подпитывает в России почву для критики ДРСМД[29], а в перспективе – и всего советско-американского «разоруженческого наследия» конца 1980-х – начала 1990-х годов.

Стратегическая эквилибристика

Выступая 20 октября 1983 г. на закрытой встрече министров обороны стран Организации Варшавского договора, министр обороны СССР маршал Дмитрий Устинов назвал американские ракеты средней дальности в Европе средством «первого удара, “обезглавливающего” удара»[30]. Аналогичных воззрений придерживался и Горбачёв. Он называл американские ракеты в Европе «пистолетом у виска», отмечая, что «дальность позволяла им поражать важнейшие цели и центры принятия решений на территории СССР»[31].

Первоочередное внимание уделялось баллистическим ракетам «Першинг-2». На совещании по подготовке встречи в Рейкьявике 4 октября 1986 г. Горбачёв использовал выражение «пистолет у нашего виска» предметно в отношении этих систем[32]. Советские военные оценивали дальность «Першинг-2» в 2500 км[33], упирая на их способность поражать практически все цели в европейской части СССР[34]. Именно после появления в Старом Свете «Першинг-2» советская делегация покинула проходившие в начале 1980-х гг. женевские переговоры по ограничению ядерных вооружений в Европе. 23 ноября 1983 г. глава делегации посол Юлий Квицинский прервал их в связи с тем, что накануне за размещение американских ракет проголосовал Бундестаг[35]. ФРГ была единственной европейской страной, где планировалось разместить «Першинг-2»;  первые ракеты стали прибывать на её территорию уже в день голосования. При этом развертывание в Европе другой американской системы средней дальности – КР наземного базирования «Грифон» – началось ещё за неделю до этого.

Самое широкое распространение в советских оценках угрозы от «Першинг-2» получил тезис об их коротком подлётном времени. Устинов и Горбачёв говорили о «5‒6 минутах»[36]. Тогдашний командующий войсками ПВО/ПРО генерал-полковник Юрий Вотинцев оценивал подлётное время до Москвы в «10‒12 минут»[37]. Те же цифры приводит и Николай Червов, акцентирующий внимание на высокой точности американских ракет. По его словам, за это время они могли поразить «не только Кремль, но и каждое здание в Кремле»[38]. Квицинский вспоминает о разговорах насчёт способности «Першинг-2» попасть «не просто в Кремль, а в “форточку туалета, куда ходит хозяин Кремля”»[39]. В таком контексте неудивительно, что Горбачёв считал подписание ДРСМД отведением того самого пистолета «от виска страны»[40], возводя устранение угрозы от «Першинг-2» в статус главного военного обоснования целесообразности его заключения.

Однако уровень алармизма не соответствовал реальным угрозам. Во-первых, СССР переоценивал дальность «Першинг-2», которая в действительности составляла 1800 километров. Изначально цифра была засекречена, но США обнародовали её уже в первой половине 1980-х гг.[41], вероятно, стремясь успокоить советское руководство. Впоследствии она нашла подтверждение в рассекреченных документах администраций Рейгана[42] и Буша[43]. С такой дальностью ракеты «Першинг-2», базировавшиеся на юге ФРГ, никак не доставали до Москвы[44] и потому не могли играть роль «ядерной гильотины».

В мемуарах Горбачёв писал, что у СССР не было защиты от «Першинг-2»[45]. Однако он не оценивал эффективность контрмер, принятых Москвой в начале 1980-х годов. В этот период введены в строй системы «Казбек»[46] и «Периметр»[47], укрепившие устойчивость управления советскими стратегическими силами на случай обезглавливающего удара. Развёрнутая в западном направлении РЛС «Дунай-3У» системы ПРО «А-35М»  была модернизирована, чтобы покрывать всю территорию ФРГ и обнаруживать ракеты «Першинг-2» спустя две-три минуты после их старта[48]. Начались работы по строительству новой системы ПРО Москвы «А-135»[49]. В ГДР и Чехословакии были развернуты советские оперативно-тактические ракетные комплексы, которые, по признанию американской разведки, «укрепили советские возможности упредить применение “Першинг-2” и крылатых ракет наземного базирования»[50]. Впрочем, для Горбачёва, стремившегося «сорвать новый этап гонки вооружений»[51] и отказаться от доктрин «“сдерживания” и “устрашения”»[52], подобная стратегия противодействия была неприемлема политически.

Наконец, разработка самих «Першинг-2» велась в большой спешке. Торопясь начать развёртывание ракет в декабре 1983 г., в серийное производство их запустили до окончания испытаний. Между тем технические проблемы наблюдались в девяти испытательных пусках из восемнадцати, в том числе уже после начала серийного производства. Серьёзные сомнения существовали и в отношении способности навигационной системы «Першинг-2» обеспечить заявленную точность[53]. Иными словами, надёжность ракет находилась под большим вопросом. Таким образом, «Першинг-2» (как и КР «Грифон») стали не столько средством получения военно-стратегических преимуществ, сколько «символическим» оружием, подчёркивающим американские гарантии безопасности Европе и возможности США по управлению эскалацией. В Вашингтоне закрепилось мнение об их развёртывании как об успешном примере «силовой дипломатии»[54]. В июне 1988 г. вице-президент США Джордж Буш заявил, что «“Першинг-2” <…> принудили СССР сесть за стол переговоров»[55].

Европейский ракетный кризис и заключение ДРСМД показали, что в символическом ключе наземные ракеты обладают преимуществом перед соответствующими морскими и воздушными системами.

Их развёртывание позволяет сформировать на театре военных действий (ТВД) постоянный демонстрационный военный потенциал, способствующий решению политических задач. «Менее видимые» ракеты воздушного и морского базирования для этого подходят хуже. Однако из конкретной исторической ситуации, когда Советский Союз «перепугал сам себя», неправильно делать вывод, что значение такого инструмента может быть исключительно символическим. Те же «Першинг-2» и «Грифоны» повышали и реальный уровень постоянной военной угрозы территории СССР, хотя и не до той степени, о которой говорили советские руководители.

Передовые развёртывания наземных ракетных систем способны облегчить или же вовсе устранить необходимость предварительного сосредоточения сил и средств, требуемых для реализации определённых боевых сценариев. Сами по себе они не обязательно будут исключительно дестабилизирующими – можно представить ситуацию, где стороны располагают на ТВД таким набором вооружений, который позволяет обеспечивать эффективное взаимное сдерживание. Стоит, однако, помнить, что такой результат достигается посредством гонки вооружений.

Наземные ракеты средней и меньшей дальности могут использоваться и как средство обеспечения качественных изменений военно-стратегической обстановки. В этом контексте на первый план выходит их неравная стратегическая ценность. К примеру, Китай способен использовать такие средства только для проекции силы в отношении заморских территорий США и Аляски. С территории России наземные ракеты с дальностью 5500 км могут покрывать американскую территорию от юга Калифорнии до района Великих озёр. Однако для этого их необходимо развернуть в труднодоступных северо-восточных районах страны, таких как Чукотка. В первой половине 1980-х гг. Советский Союз прорабатывал такую возможность для наземных ракет РСД-10 «Пионер», чтобы использовать их как инструмент давления для вывода американских систем из Европы[56]. Этот сценарий, авторы которого вдохновлялись опытом вывода американских ракет из Турции после Карибского кризиса, отвергли после прихода Горбачёва к власти.

Наиболее широкими возможностями использования наземных ракет средней и меньшей дальности в военно-стратегических целях обладают Соединённые Штаты.

В Европе после окончания холодной войны они существенно возросли. Расширение НАТО создало предпосылки для проецирования угрозы России через размещение наземных ракет меньшей дальности на территории новых членов альянса в Северной и Восточной Европе. Структура американских союзов в Азиатско-Тихоокеанском регионе создаёт возможность одновременного проецирования силы в отношении Китая и России. К примеру, развёртывание американских наземных ракет средней дальности в Японии или Южной Корее способно создать постоянную угрозу как китайским стратегическим силам, включая центральные органы управления ими, так и значимой части российского стратегического потенциала, базирующегося в Сибири и на Дальнем Востоке. Возможность «убить двух зайцев одной ракетой» должна представляться особенно привлекательной в контексте планов США по осуществлению одновременного сдерживания России и Китая[57].

Реализация всего этого требует передового базирования наземных систем. Во многих случаях его организация увязана с получением согласия союзников на осуществление американских военных развертываний на своей территории. Здесь не исключены трудности; как минимум не стоит воспринимать такое согласие как данность, справедливую в отношении всех союзников США. Однако многочисленность последних оставляет пространство для манёвра. С другой стороны, Соединённые Штаты могут пойти путём передачи вооружений союзникам, сохраняя за собой контроль их использования. Наконец, союзники в состоянии разработать и собственные ракеты, которые будут тесно сопряжены с американскими информационо-разведывательными системами.

Масштаб военных преимуществ, которые сулят наземные ракетные потенциалы передового базирования, способен толкнуть Вашингтон к использованию этого инструмента для изменения стратегического баланса. Например, США могут попробовать выстроить комплексную стратегию сдерживания Китая на основе наземных систем передового базирования, освободив от этой задачи свои главные стратегические силы и избежав необходимости увеличения их числа сверх существующих лимитов. Однако это повлечёт за собой контрмеры КНР, включающие как минимум создание потенциала противодействия, а возможно, и переход к более наступательной военной доктрине с концепцией ответно-встречного удара и отказом от принципа неприменения ядерного оружия первым.

Кризис на пороге

Официальным основанием для американского выхода из ДРСМД стали обвинения России в «тайной разработке и развёртывании запрещённой [условиями соглашения] ракетной системы»[58], под которой имелась в виду крылатая ракета 9М729. На деле значительную роль сыграло укрепление китайского ракетного потенциала. Президент Дональд Трамп называл участие Вашингтона в договоре «неприемлемым» в условиях когда Россия и Китай развивают соответствующие системы[59]. Советник президента по национальной безопасности Джон Болтон говорил, что решение о выходе из ДРСМД можно было бы пересмотреть, только «если бы Россия ликвидировала всё своё вооружение, созданное в нарушение этого договора, и если бы Китай сделал то же самое»[60]. Отметим, что Китай не мог нарушить условия ДРСМД, поскольку никогда не являлся его участником.

Более выпукло фактор Китая присутствовал в рассуждениях некоторых американских военных. В апреле 2017 г. командующий Тихоокеанским флотом адмирал Гарри Гаррис назвал условия ДРСМД «проблематичными», поскольку они ограничивают возможности противодействовать наземным ракетам Китая и других стран[61]. Сменивший его на этом посту адмирал Филипп Дэвидсон в период своего утверждения на должность в апреле 2018 г. был ещё более конкретен, заявив, что «сегодня ДРСМД несправедливо ставит Соединённые Штаты в невыгодное положение и подвергает наши силы рискам ввиду того, что Китай не является его участником»[62].

Опасения Вашингтона нельзя назвать беспочвенными. В 2010-е гг. китайский ракетный арсенал, основу которого традиционно составляли ракеты малой дальности, пополнился новыми дальнобойными системами. На базах Второго артиллерийского корпуса Народно-освободительной армии Китая (НОАК) началось развертывание ракетных комплексов «Дунфэн-21С» и «Дунфэн-21D» с дальностью 2150 км и 1550 км, а позднее – «Дунфэн-26» с дальностью до 4000 километров[63]. Значительная часть ракет имела неядерное или двойное оснащение и обладала противокорабельными возможностями. Сам Второй артиллерийский корпус был в 2015 г. реорганизован в Ракетные войска, став одним из четырёх основных видов вооружённых сил НОАК наряду с армией, авиацией и флотом.

Развёртывание новых китайских систем вызвало серьёзное беспокойство; в американском публичном дискурсе за «Дунфэн-21D» закрепилось прозвище «убийца авианосцев»[64], а за «Дунфэн-26» – «убийца Гуама»[65]. Американские военные аналитики считали новые ракеты важным элементом китайской стратегии ограничения и воспрещения доступа и маневра (anti-access/area-denial; A2AD) в Азиатско-Тихоокеанском регионе, рассматривая в качестве ответной меры укрепление американского сухопутного присутствия на т.н. «первой цепи островов» (first island chain) – Япония‒Тайвань‒Филиппины[66]. Концепция получила известность как «архипелажная оборона» (archipelagic defense)[67]. Некоторые авторы высоко оценивали преимущества, которые США могли бы получить от размещения на этих территориях запрещённых условиями ДРСМД наземных ракет[68].

Впрочем, были и те, кто считал, что для противодействия Китаю достаточно морских и воздушных систем[69]. Заместитель председателя Объединённого комитета начальников штабов генерал Пол Сельва открыто высказался в поддержку договора, заявив в марте 2017 г. об отсутствии «таких военных требований, которые мы [Соединённые Штаты] в настоящее время не можем удовлетворить ввиду соблюдения ДРСМД» и отметив, что для поражения целей на дальностях, охватываемых договором, «не обязательно использовать наземные системы». Впрочем, он тут же добавил, что «наземные системы могли бы увеличить как оперативную гибкость, так и масштаб нашего ударного потенциала промежуточной дальности»[70]. Эта оговорка хорошо раскрывает основную мотивацию выхода США из договора.

Интересно, что уже после краха ДРСМД спор приобрёл новое «аппаратно-бюджетное» измерение. Американские ВВС, стремившиеся всеми силами вытолкнуть армию из сферы дальнобойных ракет ещё со второй половины 1950-х гг. (ради чего они тогда даже разработали собственную ракету средней дальности «Тор» с характеристиками, похожими на армейскую ракету «Юпитер»[71]), вдруг осознали, что сухопутчики могут взять реванш, а с ним и будущие бюджетные ассигнования. В январе 2021 г. командующий Командованием глобальных ударов ВВС США генерал Тимоти Рей публично назвал вложения американских сухопутных сил в разработку дальнобойных наземных систем «идиотской идеей»[72].

В Пентагоне конфликт решили потушить деньгами. Собственные разработки новых дальнобойных ракетных систем смогли начать и армия, и авиация, и флот.

О намерении обзавестись оперативно-тактическими ракетами заявили даже морпехи[73]. В итоге сегодня США реализуют масштабную программу по созданию новых ракетных систем средней и меньшей дальности всех типов базирования. Из них как минимум три противоречат условиям ДРСМД – наземные ракеты PrSM и Dark Eagle дальностью 1000 км и 3000 км, а также наземная версия ракеты «Томагавк» дальностью более 1600 км[74]. Управление перспективных исследовательских проектов министерства обороны (ДАРПА) также реализует проект Operational Fires по разработке экспериментальной наземной ракеты дальностью в 1600 километров[75]. С учётом планируемых дальностей (раскрытие которых на этапе разработки можно приветствовать), обеспечение возможности использования этих ракет против Китая и России потребует развёртываний на территории союзников. С американских владений в Тихом океане, таких как о. Гуам, даже самые дальнобойные из них едва долетят до китайского побережья.

Масштаб американских НИОКР позволяет отбросить сценарий, при котором Соединённые Штаты вдруг откажутся от создания наземных ракет средней и меньшей дальности. Вашингтон уже перешёл к отработке практики передового развёртывания наземных пусковых установок для таких ракет – соответствующие учения состоялись в Дании в сентябре 2023 г. и в мае 2024 г., а также в апреле 2024 г. на Филиппинах. В июле 2024 г. на Вашингтонском саммите НАТО объявлено об «эпизодических развертываниях» американских наземных ракет в Германии начиная с 2026 года[76].

Россия и Китай примут контрмеры. Вероятно, они будут строиться по модели противодействия «Першинг-2» и включать в себя укрепление систем раннего обнаружения и боевого управления, а также развитие ударных потенциалов ПВО/ПРО. В части наступательных вооружений предпочтение отдадут созданию систем, способных упредить использование новых американских ракет. Таким образом, нас ждёт новый раунд гонки вооружений. В мае 2024 г. российский МИД заявил, что в ответ на действия США Москва «активизирует доработку и приступает к производству аналогичных ракетных комплексов»[77]. После объявления о планах размещения американских ракет в Германии замминистра иностранных дел Сергей Рябков допустил, что эти комплексы будут иметь ядерное оснащение[78]. В свою очередь, президент Владимир Путин заявил, что развертывание американских ракет в ФРГ приведёт к отказу России от объявленного ею в 2019 г. одностороннего моратория на размещение наземных ракет средней и меньшей дальности[79]. В случае радикального ухудшения стратегической ситуации не исключено возвращение и к советской идее размещения ракет средней дальности на северо-востоке страны.

Отдельным важным вопросом остаётся характер поражающего потенциала новых американских наземных ракет. Пока все они позиционируются как исключительно неядерные. Однако в части морских и воздушных систем наблюдается иная динамика. В 2017 г. началась разработка новой ядерной КР воздушного базирования AGM-181 LRSO[80]. В военном бюджете на текущий финансовый год впервые за долгое время предусмотрены средства на разработку новой ядерной КР морского базирования, что является важным шагом к пересмотру решения о снятии таких систем с вооружения американского флота[81].

Эта тенденция может распространиться и на новые наземные системы. В октябре 2023 г. комиссия влиятельных американских экспертов, созванная Конгрессом, представила обзор национальной стратегической политики, где говорилось, что Вашингтону в региональном сдерживании Москвы и Пекина стоит опираться на неядерные силы, однако если это окажется невозможным, «стратегия США должна будет измениться, чтобы повысить зависимость от ядерного оружия для сдерживания или противодействия оппортунистической или совместной агрессии»[82].

Заключение

Дальнейшее развитие ситуации с ракетами средней и меньшей дальности будет зависеть в первую очередь от решений США. Вашингтон может вернуться к модели первой половины 1980-х гг., попробовав достичь амбициозных политических целей посредством символических развёртываний. Однако большие преимущества сулит и подчёркнуто силовая стратегия, направленная на изменение региональных и глобальных стратегических балансов. В реальности символическая и военная составляющие новых американских развёртываний будут тесно переплетены – едва ли Соединённые Штаты сочтут возможным использовать для достижения своих целей вооружения, которые Россия и Китай в принципе не воспримут как источник угрозы. Превалирование одной из этих составляющих можно будет определить по масштабу и географии развёртываний. Если новый американский потенциал включит в себя ограниченное число неядерных ракет, ставящих под угрозу главным образом отдельные приоритетные оперативные цели, его значение станет преимущественно «символическим». Однако если он примет характер сотен ядерных ракет и пусковых установок, сочетающих возможность тотального эскалационного доминирования на ТВД с ярко-выраженной угрозой главным китайским и российским стратегическим силам, это уже явно «военный» сценарий. Важная проблема заключается в том, что США обладают возможностью усиливать давление через постепенное наращивание «военной компоненты» своих развёртываний.

Однако, поднимаясь по этой лестнице, Вашингтону не стоит сбрасывать со счетов возможность принятия Москвой и Пекином компенсационных мер, ломающих стройность американских планов. Их спектр достаточно широк и варьируется от контрразвёртываний до изменения национальных доктрин применения ядерного оружия. Угроза от новых американских наземных ракет, особенно в случае их размещения в Азиатско-Тихоокеанском регионе, способна стимулировать дальнейшее российско-китайское военное сближение.  Заявления о формировании полноценного военного союза преждевременны, однако к нему возникнет дополнительная предпосылка.

Новое ракетное противостояние скажется и на безопасности стран, согласившихся разместить у себя американские системы. Они станут носителями рисков возрастания разрушительности войны, возникающих вследствие гонки вооружений.

В этой связи уместно вспомнить западногерманское выражение конца 1980-х гг.: «Чем меньше дальность, тем мертвее немцы». Примечательно, что эти слова исходили от консерваторов[83], которые всего несколькими годами ранее активно поддерживали укрепление взаимодействия ФРГ с США и НАТО[84]. Осознание последствий милитаризации способно провоцировать такие сдвиги восприятия, формируя условия для пересмотра принятых решений.

Всё это создает предпосылки для минимизации разворачивающейся гонки вооружений. Вполне возможно, что при осуществлении новых развёртываний возобладает умеренность, позволяющая каждой из сторон декларировать успехи при сохранении сложившихся военно-стратегических балансов. США смогут заявить об укреплении возможностей управления эскалацией и более тесном переплетении американской безопасности с безопасностью союзников, а Россия и Китай, избежав преувеличения угрозы от новых американских потенциалов, объявить о принятии адекватных контрмер. Учитывая риски, связанные с углублением эскалации, такой исход может оказаться наиболее благоприятным для всех заинтересованных сторон.

Автор: Александр Чеков, научный сотрудник Института международных исследований, преподаватель кафедры международных отношений и внешней политики России МГИМО МИД России