Уход Фиделя Кастро с официальных постов трудно назвать
неожиданным. Когда летом 2006 года он исчез из публичного
пространства, стало ясно, что эпоха пламенного команданте близка к
закату.
Волею истории Куба во второй половине ХХ века оказалась в центре
идеологического противостояния двух сверхдержав.
Соответственно, и оценки деятельности главного «барбудо»
Западного полушария зависели от принадлежности к тому или иному
«полюсу» мировой политики. Восторги по поводу «острова Свободы»
соседствовали с проклятиями в адрес «коварного тирана».
Конец холодной войны, вместе с которой в прошлое ушел весь
европейский лагерь социализма, как ни странно, не принес изменений
на Кубу. Режим Фиделя, попавший после прекращения советского
субсидирования в тяжелейшее экономическое положение, казалось, был
обречен на моментальный крах. Ведь на протяжении десятилетий Гавана
была едва ли не главным раздражителем для США, той страны, которая
одержала убедительную победу в «войне идей». Однако кубинский
социализм выстоял тогда, не рухнул он и полтора года назад, когда
Кастро отошел от управления.
Есть основания считать, что и окончательный уход Фиделя не
приведет к резким переменам, хотя трансформация неизбежна.
В чем секрет этого странного режима? Ведь в последние годы он
вроде бы не имел шансов на выживание – ни экономических, ни
геополитических, ни идеологических. Ответ на этот вопрос позволяет
понять и истинное, очищенное от пропагандистской мишуры, место
Фиделя в истории.
В отличие от Восточной Европы, которая обрела «бессмертное,
потому что верное» учение благодаря советскому военному
присутствию, кубинская революция была внутренним и естественным
процессом. Собственно говоря, как хорошо известно, коммунистом
Фидель Кастро стал не сразу и по прагматическим причинам.
Освободительное движение развернулось на Кубе в 1950-е годы не по
наущению Москвы, а как реакция на коррумпированную диктатуру
Батисты, которого поддерживали Соединенные Штаты.
Кастро был типичным националистом, который по своей сути не
отличался от десятков лидеров антиколониальных и
национально-освободительных движений, вспыхнувших тогда по всему
миру. Время великих империй катилось к закату, Европа быстро
утрачивала влияние на мировые дела, а новые гранды глобальной
политики – СССР и США – не без злорадства наблюдали за крушением
британского, французского, голландского, португальского величия.
Стремительно возникал Третий мир – сообщество новых стран,
обретавших независимость по мере деградации колониальной
системы.
Харизматические вожди – Гамаль Абдель Насер в Египте, Ахмед
Сукарно в Индонезии, Кваме Нкрума в Гане и многие другие –
олицетворяли стремление народов к самоутверждению, желание
национального реванша.
Частью этого процесса стали и события на Кубе. Правда, если к
остальным антиколониальным движениям Вашингтон относился в основном
благожелательно, ведь они ослабляли конкурентов на мировой арене,
то мятеж в собственном заднем дворе американцам, конечно, не
понравился. Однако оказалось, что это не случайность, а проявление
всеобщей закономерности, с которой не так-то легко справиться.
Конечно, новые «хозяева» планеты – Кремль и Белый дом – не
сидели сложа руки, наблюдая за обвальной деколонизацией. Между ними
немедленно развернулась борьба за влияние, и залогом выживания
освободившихся стран стало присоединение к одному или другому
«патрону».
Националистам пришлось рядиться в те или иные одежды – некоторые
провозглашали приверженность западной демократии, некоторые
(большая часть) решили строить социализм.
И то, и другое, однако, было лишь оболочкой для общего
содержания – эмансипации народов и их становления. Советская модель
многим казалась более предпочтительной, и это легко объяснимо.
Во-первых, идеалы равенства и справедливости звучали в унисон с
лозунгами национально-освободительной борьбы. Во-вторых,
социалистическая риторика и практика являла собой резкое
размежевание с моделью, унаследованной от колонизаторов.
Эра колониализма ушла безвозвратно. Правда, радужные надежды,
которые связывались с обретением независимости, быстро рассеялись.
Новые власти практически повсеместно не устояли перед соблазном
масштабной коррупции, сколько-нибудь демократическая система со
сменяемостью власти пустила корни лишь в считанном числе стран, да
и качество государственного управления везде оставляло желать много
лучшего.
Громко декларируя самостоятельность, страны Азии, Африки,
Латинской Америки быстро попали в другую зависимость – от своих
геополитических и идеологических патронов.
Куба Фиделя Кастро не стала исключением, вождь революции со
временем превратился в типичного диктатора. Правда, его
политическим талантам, как и способности к выживанию, нельзя не
отдать должное. Романтики революции хватило очень надолго именно
потому, что в ее основе лежало естественное стремление любой нации
самостоятельно решать свою судьбу. И Кастро служил символом как раз
этого, хотя похвастаться экономическими успехами и построением
эффективной государственной системы он явно не может.
Фидель покидает мировую политику в тот момент, когда пафос
1950-х вновь востребован. Третий мир все громче заявляет о своих
правах и о намерении оказывать влияние на ход событий в мире.
Происходит это на фоне ослабления тех самых патронов, которые
«прибирали к рукам» антиколониальные движения полвека назад. СССР
уже нет, а США, того гляди, надорвутся под бременем взваленной на
себя ответственности. Часть Третьего мира – Индия, например, –
вместе с Китаем и вовсе претендует на лидерство. А другая часть –
исламская умма – находит свои способы воздействия.
На исходе 50-х годов прошлого века пробудившийся национализм
рядился в социалистические одежды. Сегодня в роли идеи, подходящей
для национального возрождения, все чаще выступает политизированное
понимание религии, прежде всего ислама.
В этом смысле вожди палестинского движения ХАМАС или ливанской
«Хезболлы» – современный вариант Насера и Кастро.
Находятся и новые патроны, готовые использовать тягу к
самоопределению в собственных целях. Иран, например, неслучайно
поддерживает радикальные движения на Ближнем Востоке – ведь их
устремления всегда будут находить отклик среди населения стран, у
которых есть чувство ущемленности – справедливое или
надуманное.
Кастро войдет в историю как диктатор, которого обвиняли во всех
смертных грехах. Это слишком тривиально, да и вождей таких в мире
сотни. Миф о Фиделе как символе освобождения переживет его
политическую эпоху, как бы ни развивались события на Кубе после его
ухода – из политики и из жизни.
