Уход Нурсултана Назарбаева с поста президента Казахстана стал событием для всего пространства бывшего СССР. Назарбаев — не только последний из когорты лидеров-основателей. Он всегда ассоциировался с солидным подходом, способностью проводить в жизнь свою линию твердо, но без крайностей и с учетом всех обстоятельств. Это выгодно отличает Назарбаева от многих, руководивших бывшими советскими республиками.
С Назарбаевым неразрывно связано понятие евразийской интеграции, он выдвинул идею еще в 1994 году. И хотя Евразийский экономический союз 25 лет спустя не во всем соответствует замыслам первой половины девяностых, никто не оспаривает концептуальное первородство президента Казахстана.
Едва ли не самый распространенный аргумент критиков ЕврАзЭс: проект является продуктом персональных договоренностей лидеров, каждый из которых руководит очень централизованными системами, то есть принимает решения сам. Смена руководства или тем паче государственной модели повлечет за собой пересмотр приоритетов, возможно — падение интереса к интеграционным инициативам, а то и сворачиванию.
На официальном уровне эти сомнения всегда опровергали. Однако необоснованными их не назовешь. Вся постсоветская (впрочем, теперь уже и не только) политика — очень личностная. И любая перемена, даже самая управляемая и хорошо подготовленная, означает корректировку не только политического, но и идейного ландшафта. Наглядная иллюстрация — Узбекистан. Шавкат Мирзиёев на протяжении многих лет был теснейшим соратником Ислама Каримова. Однако, заняв главный пост, он приступил к перекройке прежней модели. Что уж говорить об Армении, где переход был революционным. Силы, пришедшие на волне усталости населения от прежних властей, отмежевались, по крайней мере риторически, от их наследия.
В Казахстане, конечно, ситуация не похожа ни на узбекскую, ни на армянскую. Назарбаев полон энергии и претендует на роль евразийского Ли Куан Ю, который исполнял регулирующую функцию в Сингапуре на протяжении многих лет после отставки с поста премьера. Тем не менее, подчеркнем еще раз,— персональные изменения меняют и контекст, исключений не бывает.
Для межгосударственных объединений, находящихся в стадии становления, перемены в руководстве стран-членов всегда чувствительны. Если взять историю самой, наверное, успешной из таких структур — Европейского сообщества, а затем Союза, это весьма наглядно. Скажем, стань Шарль де Голль лидером Франции не в конце пятидесятых, а, например, в начале, интеграции в известном нам виде могло и не быть. Слишком жестко генерал относился к понятию суверенитета, не допуская компромиссов. Де Голль занял пост президента, когда Франция уже вошла в ЕЭС, так что ему пришлось с этим смириться, но его личность на протяжении более чем десяти лет накладывала глубокий отпечаток на объединение, обуздывая слишком смелые интеграционные инициативы. И только после ухода де Голля в ЕС начался следующий этап.
Другой казус — Маргарет Тэтчер, убежденный евроскептик, которая в жизни не допустила бы членства Великобритании в ЕЭС, а получив его уже по факту от предшественников-лейбористов, как могла ставила палки в колеса.
Можно привести и другие примеры того, как сильные личности форматировали политико-экономические процессы под себя. В евразийском контексте роль Назарбаева, Лукашенко, Путина сопоставима с ролью, которую играли упомянутые выше европейские политики и другие лоцманы интеграции эпохи ее подъема и укрепления. Правда, не в смысле препятствования сближению, а как раз наоборот.
Как бы то ни было, если бы объединительные процессы полностью полагались на национальных руководителей, вряд ли интеграция дожила бы до зрелых годов (за шестьдесят) и добились таких успехов. Залогом продвижения были европейские институты, которые, используя малейшую возможность, ткали интеграционную ткань. Сейчас европейскую бюрократию принято ругать за оторванность от людей, формализованность, негибкость и пр. Многие упреки справедливы, как справедливо и другое: без скрепляющих механизмов, которыми и являются наднациональные институты интеграции, она просто не состоялась бы. Актуальные коллизии вокруг мучительного выхода Великобритании из ЕС как раз и доказывают эффективность созданного общего пространства, издержки выхода из которого крайне высоки.
Институты ЕврАзЭс еще только формируются и достаточно хрупки. Между тем, на них возлагается та же роль, что и на европейские институты второй половины ХХ века. Тогда политика Старого Света была тоже весьма персонифицирована, но крепло и понимание практической необходимости интеграции.
Евразия переживает сейчас чрезвычайно важный момент. Эта часть мира занимает все более значимое место по мере подъема Китая и Индии, трансформации Европы, поиска Россией новой глобальной идентичности, усугубления нестабильности на Ближнем и Среднем Востоке. И функция ЕврАзЭс как одного из основных структурных стабилизаторов этого пространства растет. А эффективное исполнение такой функции зависит, конечно, и от лидеров, но прежде всего от институтов — Евразийской комиссии, суда, Высшего совета, межправительственного совета… Кажется скучным, но иначе не бывает.
