Россия в глобальной политике

Журнал «Россия в глобальной политике» продолжает серию публикаций под рубрикой «Руководство к действию». В этой рубрике мы рассматриваем текущие события с позиций одной из доминирующих школ международных отношений. У каждого своя линза и свой угол зрения. А нашим читателям мы предоставляем возможность выбирать, чья теория убедительнее интерпретирует события современной политики. Сегодня – очередные отражения из мира конструктивизма от Александра Соловьёва.

Cancel culture – этот новый эвфемизм для обозначения остракизма – становится главной риторической дубиной политического дискурса на Западе. Его дословное переложение на русский – «культура отмены» – выглядит неуклюже, царапает глаз и мозг, но постепенно утверждается в публицистическом лексиконе.

Оппоненты азартно обвиняют друг друга в посягательстве на свободу слова, сегрегации и доносительстве. Те же, кто ухитрился остаться над схваткой, поначалу даже подтрунивали над очередным приступом «моральной паники», но вскоре уже запаниковали сами – агрессивное морализаторство оказалось настолько заразительным, что на ум невольно пришёл призрак неистового алкоголика Джозефа Маккарти с его относительно недолгой, но яркой «охотой на ведьм» начала пятидесятых.

На этом фоне из области культурных, социальных и маркетинговых взаимодействий cancel culture – в глазах обозревателей, по крайней мере – сделала первые, пока ещё робкие, шаги в сферу международных отношений. Так, они заговорили о деструктивном влиянии китайской «культуры отмены» (практикуемой не государством, но социальными группами) на взаимоотношения КНР с ближайшими соседями.

Вообще-то, cancel culture с международной арены никуда и не уходила – просто называлось это явление по-другому. Примеров множество – от наполеоновской «континентальной блокады» начала XIX века до режима всеобъемлющих санкций ООН; от международной изоляции ЮАР до взаимных бойкотов Олимпиад в 1980-х годах. В конце концов, карантинный антиковидный режим и отношения между здоровыми, переболевшими и заражёнными – это тоже cancel culture своего рода. Рассуждения европейских комментаторов о «принципиальном безразличии» к России и размышления российских парламентариев и экспертов о возможности (и даже необходимости) покинуть ПАСЕ, да и вообще – Совет Европы, – об этом же.

Обструкция, остракизм, бойкот – это результат конфликта вокруг норм. Конфликта по природе своей конструктивистского (нормы как таковые – вотчина конструктивистов). Сами конструктивисты договориться о нормах (включая даже вопрос о том, что считать «нормальностью») между собой не могут. Впрочем, для них перманентная дискуссия – совершенно естественное состояние, так что это ещё полбеды.

Куда более серьёзной проблемой оказывается воплощение норм на практике, контроль за их соблюдением и наказание за их нарушение[*]. Все эти процессы неизбежно подразумевают редукционизм. Но упрощение помогает мало. Конструктивистский дискурс сам по себе не слишком подходит ни для теоретиков-реалистов, ни для либералов (хотя они и пользуются элементами конструктивистского языка). Но для политиков-практиков, будь то государственные мужи, бизнес-лидеры или общественные деятели, язык конструктивизма совсем неудобен. Самый простой и понятный для них язык – это язык реализма.

Правда, и практики – особенно в публичном поле – не отказывают себе в удовольствии жонглировать смыслами вполне в постмодернистском духе. Но такие игры неизбежно размывают изначальные смыслы и подрывают нормы. Ещё лет десять назад в риторических баталиях на разных интернет-площадках тот, кто первым прибегал к аргументу Reductio ad Hitlerum, считался проигравшим – хотя бы с моральной точки зрения. Сегодня же в споре России с Европой стороны с упоением обвиняют в фашизме друг друга, причём на самом высоком уровне, а в самой России к такому аргументу не стесняются прибегать ведущие пропагандисты. Формально их реплики могут относится к внутриполитической проблематике, но по сути являются продолжением горячего спора о том, какой должна быть Европа и есть ли в ней место для России, поскольку адресованы они прежде всего европейцам. Ответные реплики – не менее сомнительного содержания – следуют незамедлительно.

И «нормативный империализм», в котором Россия обвиняет ЕС, и стигматизация России как «тоталитарного чужого» – это проявления cancel culture. Проявления дискурсивные, но cancel culture сама по себе и есть дискурс. Разумеется, в практическом плане полноценная cancel culture возможна только тогда, когда её объект критически (даже экзистенциально) зависит от её субъекта и не имеет иных альтернатив – так модный певец извергается из ротации в медиа, лишается контрактов в крупных лейблах и так далее. Правда, у него остаются некоторые возможности проявить себя, но они категорически несравнимы с прежними. Если тенденция распада миропорядка приведёт к возникновению устойчивых «региональных гегемонов», окружённых своей «клиентелой», это создаст вполне объективные предпосылки и для появления «региональных изгоев».

При этом локализация международной повестки чревата тем, что основную угрозу той же суверенности государств будут представлять сами государства – и чем более рьяно они эту суверенность будут защищать, тем такая опасность будет больше. Насколько государства сохранят способность хотя бы формулировать национальные интересы, если фокус их политического руководства будет всё более локальным, а интересы их граждан – всё более глобальными?

Вопрос о том, можно ли их сформулировать так, чтобы это звучало и благородно, и выгодно, возвращает нас к разговору, который уже некоторое время ведёт с читателями Тимофей Бордачёв – об этике как факторе международных отношений. Очередная реплика в этом разговоре прозвучала в нашей рубрике совсем недавно. Разумеется, утилитарное отношение реалиста к этическим нормам вполне объяснимо теми рамками, которыми ограничен рациональный дискурс (и это, кстати, тоже cancel culture – только добровольная, без которой научное познание невозможно). Однако рациональная инструментализация фактора международной политики, имеющего собственную логику существования и развития, которая как минимум частично неподвластна воле государств, не позволяет в полной мере оценить влияние этого фактора.

Прагматичное (и привычное) следование двойным стандартам не означает, что люди, принимающие политические решения, не руководствуются этическими нормами, а только лишь используют их для легитимации этих решений в собственных глазах, в глазах общественного мнения и мирового сообщества (даже если «общественное мнение» и «мировое сообщество» – лишь умозрительные конструкты). Пренебрежение более-менее общими нормами (включая самые «абстрактные» вроде прав человека и политических свобод) даже в самых лучших побуждениях, объясняемых национальными интересами, защитой суверенитета или собственным моральным мессианством, в долгосрочной перспективе чревато повторением политической судьбы Михаила Горбачёва, который объявил отжившим фактор силы в международных отношениях… только для того, чтобы тот вернулся с максимально издевательским опровержением этой декларации, облаченным в её же риторику.

***

В своих «Письмах из далека», написанных в марте 1917 г., Ленин – в числе прочего – говорил о таких радикальных политических проявлениях марксистской cancel culture, как поголовное вооружение народа («отменяющее» полицию и весь аппарат принуждения в целом) и отмирание («отмену») государства, а средством достижения всеобщего справедливого мира считал войну пролетариата против всех буржуазных правительств на Земле. Нынешние активисты cancel culture на этом фоне пока выглядят относительно безобидными моралистами (хотя такое благодушие разделяют далеко не все), хотя и маргиналами их никак не назовёшь. Конечно, вред и опасность массовой истерии недооценивать не стоит, но не стоит и забывать, что быстро и буйно расцветший в своё время маккартизм увял не менее быстро, а его главный пропонент пережил своё «творение» совсем ненадолго.