В последние несколько месяцев было чрезвычайно трудно точно понять пределы готовности российского президента Владимира Путина обострять кризис на Украине. Помимо размещения 40-тысячной армии на границе с Украиной, которая получила приказ проводить военные учения, Путин использует пророссийских активистов под руководством тайных агентов ФСБ для подстрекательства к волнениям и неповиновению на востоке Украины. В то же время он предупредил, что военная операция Киева для восстановления порядка и контроля со стороны центрального правительства на востоке страны нарушает права проживающего в этом регионе русскоговорящего населения и ставит страну «на грань гражданской войны». Путин также заявил, что украинскому правительству, которое уже находится на грани дефолта, придется с 1 июня платить за газ по более высоким ценам — завуалированная угроза в адрес Евросоюза, который зависит от импорта российского газа по трубопроводу, пролегающему по территории Украины. На фоне всех этих угроз остается непонятной конечная цель рискованных провокаций Путина.
Кто-то может заключить, что Путиным движет гнев или возмущение. К такому выводу пришла немецкий канцлер Ангела Меркель, поговорив с Путиным в начале марта, когда кризис на Украине только разворачивался. Она сказала президенту США Бараку Обаме, что российский президент живет в «другом мире». Однако действия Путина нельзя признать иррациональными. Для их понимания необходимо внимательно прочитать классический труд о балансировании на грани войны, написанный теоретиком по международным отношениям Томасом Шеллингом — «Стратегия конфликта». Эта работа в переводе на русский язык, возможно, стала настольной книгой Путина.
Как объясняет Шеллинг, балансирование на грани войны — «это тактика умышленного выпускания ситуации из-под контроля просто потому, что для другой стороны этот хаос может стать чем-то невыносимым, и это вынудит эту сторону принять все условия блефующего политического истеблишмента». Шеллинг называет тактику, которую Путин использует на Украине, «рациональностью нерационального». Путин целенаправленно создает риск и «эксплуатирует опасность того, что кто-то может по неосторожности сорваться в пропасть, увлекая за собой других».
Угрожая вмешательством для защиты российских «соотечественников» на Украине от эскалации насилия, которое сама же Москва и инспирирует или, по крайней мере, ничего не делает, чтобы его остановить, Путин сигнализирует о том, что у него очень многое поставлено на карту. Если западные политики раньше недостаточно ясно понимали, в какой мере Украина является для России ключевым интересом, то теперь все точки над «и» расставлены. Включение Украины в российскую орбиту — не только главный пункт повестки дня консервативно-националистического электората Путина. Украина крайне важна для безопасности России, поскольку может выполнять роль буферного государства с учетом ее плохо защищенных границ. Украина — главная артерия, по которой текут российские экспортные потоки, и она остается частью постсоветского военно-промышленного комплекса. Путин не сможет осуществить свою явную геополитическую цель — создание Евразийского Союза, который позволит России доминировать над соседними государствами и действовать в качестве крупной региональной державы — без тесных отношений с Украиной.
В своем интервью 17 апреля Путин сказал: «Мы дошли до черты, за которую не можем отступать». Решимость Кремля остановить наступление Евро-атлантических организаций на постсоветское пространство наглядно проявилась в менее масштабной военной кампании против Грузии в 2008 году. Сегодня Путин также дает понять, что Россия начнет относиться к большой территории юго-восточной Украины — региону, исторически называвшемуся Новороссией и переданному Украине советскими властями — как к российскому протекторату. Но жесткая риторика по Украине не указывает на то, что Москва предпочитает завоевательную войну. Скорее, балансирование на грани войны сигнализирует, что у России более высокие ставки на Украине, чем у Запада. Дав понять украинским лидерам в Киеве и на Западе, что он готов рискнуть погружением Украины в пучину гражданской войны, Путин уже добился существенного преимущества на любых переговорах о будущей судьбе Украины.
У тактики балансирования на грани войны было много поклонников среди политиков, особенно в эпоху холодной войны, когда Шеллинг сформулировал свою теорию. Джон Фостер Даллес, служивший государственным секретарем США при президенте Дуайте Эйзенхауре с 1953 по 1959 годы, считается некоторыми историками «мастером балансирования на грани войны». Как вытекает из недавно проведенных исследований, угрозы администрации Эйзенхауэра «энергично реагировать по месту с помощью всех имеющихся средств», включая ядерное оружие против Китая, если бы он решил распространить свою экспансию на Индокитай в 1954 году, возымели действие: китайские лидеры изменили позицию и вынудили Вьет Минха пойти на уступки, чтобы добиться урегулирования.
Но сам Даллес предупреждал, что балансирование на грани войны — стратегия не для слабонервных. «Если боишься подходить к самому краю, тебе конец, – объяснял он. – Именно способность балансировать на грани, не скатываясь при этом в пропасть войны, является высоким искусством». С этим постулатом соглашался советский премьер Никита Хрущев, восхищавшийся, как доказал историк Марк Трахтенберг, самоуверенной политикой Даллеса. Хрущев взял тактику Даллеса на вооружение во время серии кризисов, сотрясавших мир с 1958 по 1962 годы. Он эксплуатировал уязвимость Западного Берлина, чтобы вынудить Запад признать Восточную Германию в качестве самостоятельного государства. Хрущеву удалось умерить западно-германские амбиции и в то же время продемонстрировать свою решимость ястребам в Кремле и коммунистическом блоке. «Мне кажется, что победителями будут люди с самыми крепкими нервами, — сказал он в 1958 году. – Слабонервные потерпят неудачу».
Хотя из теории Шеллинга вытекает, что политики, мудро использующие тактику балансирования на грани войны, могут победить, не вступая в сражения, на практике известны разные случаи. Во время Кубинского ракетного кризиса 1962 года президент Джон Кеннеди перешел к решительной конфронтации с Советским Союзом, обнаружив, что Советы тайно установили на Кубе ракеты, способные нести ядерное оружие, несмотря на неоднократные заявления Хрущева, что Москва не будет передавать Гаване подобное вооружение. Зная, что ядерные ракеты находятся в повышенной боевой готовности (Кеннеди этого не знал) и оснащены тактическим ядерным оружием, под контролем местного командования, для отражения нападения США на Кубу — Хрущев признал, что возможность неконтролируемого риска и непреднамеренных итогов значительно перевешивает те ограниченные выгоды, которые может получить Москва. Поэтому он благоразумно снизил градус противостояния. Не обращая внимания на этот резкий разворот, президент США Ричард Никсон объявил Хрущева «самым выдающимся мировым лидером», которого он когда-либо знал, потому что он «страшно напугал людей». Никсон избрал собственную разновидность теории обезумевшего полководца во время войны во Вьетнаме, когда резко поднял уровень ядерной боеготовности, чтобы принудить Советы и их подопечных из Северного Вьетнама быть более сговорчивыми во время мирных переговоров. Однако история говорит о том, что силовой гамбит Никсона не возымел нужного действия. По мнению исследователей Скотта Сагана и Джереми Сури, стратегия повышения боеготовности ядерных вооружений Никсона «привела к самым худшим результатам… она оказалась малоэффективной и опасной».
Подход Путина к решению украинского кризиса чем-то напоминает стратегию Хрущева в Германии. Советскому лидеру бросило вызов руководство Западной Германии, воодушевленное восстановлением экономики, все более серьезно относящееся к собственным ядерным амбициям, и жаждущее воссоединения с Востоком на условиях Запада. Его авторитет также оказался под сомнением на родине и других странах коммунистического мира. Аналогичным образом Путин обеспокоен тем, что Украина, заключив союз с Западом, в конце концов станет процветающей демократической страной, и это вынудит россиян бросить вызов путинской застойной и коррумпированной капиталистической системе. Подобно Хрущеву, Путин сделал ставку на то, что его внутриполитическая легитимность будет отчасти обеспечиваться геополитическим наступлением перед лицом внешнеполитических вызовов и упрямства зависящих от России стран.
Путин использовал политику кнута и пряника в отношении бывшего президента Украины Виктора Януковича, который пытался вывести Украину из орбиты Кремля, следуя воле многих украинцев, желавших, чтобы их страна встала на путь присоединения к Евросоюзу. В конце концов, российскому президенту удалось добиться от Януковича отказа от интеграции с ЕС, но это спровоцировало мятеж на Майдане и быстрый уход Януковича, так что Путину пришлось менять стратегию. И для Хрущева, и для Путина соревнование в принятии рисков стало обманчивой возможностью решить одним махом множество внешнеполитических и внутриполитических задач и заставить других идти на компромиссы в процессе нежелательной проверки на твердость характера и воли.
Балансирование Путина на грани войны не только породило риски, но и показало весь диапазон возможных сделок, о которых может идти торг, и которые могли бы быть заключены на Украине. В отличие от президента Обамы, исключившего применение силы, Путин показывает, что он сильно мотивирован на то, чтобы одержать победу. Но вполне вероятно, что он примет некоторые итоги, противоречащие его программе максимум для недопущения нежелательного развития событий. Путин, безусловно, предпочел бы не прибегать к крупномасштабному вторжению на Украину, чтобы в дальнейшем не идти на расходы, связанные с подавлением любого неповиновения. Он также хотел бы избежать большой экономической войны с Западом.
Но Западу не следует путать нежелание Путина осуществить угрозу военного вмешательства в дела Украины или экономического возмездия России за жесткие санкции со стороны Запада с отсутствием решимости прибегнуть к этому в том случае, если он сочтет эти меры необходимыми. Имея экономику, сопоставимую по размеру с экономикой Германии, и немалые золото-валютные резервы, Россия может позволить себе рискнуть поиграть с Западом во взаимное экономическое уничтожение. Москва могла бы нанести удар по западным компаниям, инвестировавшим в Россию, и предпринять другие экономические меры, которые бы посеяли панику и хаос на мировых рынках и остановили бы восстановление европейской экономики.
В этом смысле, хотя НАТО следует укрепить оборону своих стран-членов, для Запада было бы глупостью состязаться с Путиным в стратегии балансирования на грани войны, предлагая своей вариант этой стратегии. Вместо этого западным лидерам следует признать, что Запад существенно меньше обеспокоен будущей судьбой Украины, чем Россия, и работать над заключением такой сделки, в которой будут во многом учтены предпочтения всех сторон, пусть даже не программа максимум. Для Москвы это будет федерализация Украины, предполагающая существенную региональную автономию, неприсоединение Киева к военным блокам и торговое партнерство с Россией.
Для Запада это означает прекращение дальнейшей эскалации насилия и сохранение целостности Украины. Вместо того, чтобы вводить новые санкции или предлагать Киеву военную помощь, что может привести к дальнейшей эскалации кризиса, краху коалиционного правительства, полномасштабной гражданской войне и последующему расколу страны на несколько государств, Западу следует подталкивать Россию к тому, чтобы она помогла разработать приемлемые для обеих сторон условия сделки, предоставила Украине пакет экономической помощи и снизила цены на газ.
В краткосрочной перспективе это будет означать, что Россия сможет оказать существенное влияние на судьбу Украины. Но в долгосрочной перспективе Запад сохранит преимущество. Балансирование Хрущева на грани войны полвека тому назад содержит предостережение и важный урок для Путина. Хрущев верно рассчитал, что Запад не захочет рисковать войной из-за Западного Берлина. Но согласие Запада с существованием двух Германий лишь породило новые проблемы для Москвы, которая вскоре изменила свою стратегию с балансирования на гране войны на строительство Берлинской стены. Хрущев был вынужден принять меры, чтобы остановить массовый исход опытных работников на Запад, поддержать рост восточно-германской экономики советскими субсидиями и исключить любой риск недовольства внутри советского блока, что оказалось непосильным экономическим бременем для Советского Союза, под тяжестью которого он, в конце концов, и рухнул. В случае Путина, как и в случае Хрущева, краткосрочные выгоды могут затем вернуться бумерангом в виде катастрофы в более долгосрочной перспективе.
