Очередная сессия Генеральной Ассамблеи ООН проходит на фоне необычного оживления в мире. Применение химического оружия в Сирии привело сначала к резкому обострению, едва не окончившемуся внешним вмешательством, а потом к неожиданному развороту в сторону политико-дипломатического урегулирования. Чем закончится коллизия — вопрос открытый. Первоначальная эйфория, порожденная российским предложением решить химический вопрос, сменилась традиционной взаимной подозрительностью. Но ООН и ее Совет Безопасности вновь вернулись в центр всеобщего внимания, подтвердив свою значимость: процесс опять протекает там, хотя только что США и их союзники заявляли, что готовы обойтись и без парализованного Совбеза. Уроки Ирака десятилетней давности не забыты.
После «холодной войны» некоторое время казалось, что без противостояния СССР и Соединенных Штатов СБ ООН станет органом эффективной координации, а не взаимного блокирования.
Правда, быстро выяснилось, что исчезновение системной конфронтации не означает совпадения взглядов ведущих игроков. Более того, механизмы согласования этих взглядов стали работать хуже, чем прежде. А участники, чувствовавшие слабость, как Россия, предпочитали просто уходить до поры в глухую оборону.
Проблема современных международных отношений — отсутствие способов подтверждения информации, которые вызывали бы доверие у всех вовлеченных сторон. В управляемой системе, которая существовала в годы «холодной войны», безусловно, тоже было место для провокаций. Однако две сверхдержавы, находившиеся на самом верхнем этаже мировой иерархии, во-первых, были заинтересованы в том, чтобы ничто не происходило помимо их воли, во-вторых, понимали: цена неумелого интриганства или непродуманных инициатив может оказаться недопустимой — ядерный конфликт. В условиях напряженного ядерного сдерживания было необходимо всегда иметь возможность моментально оценить, где реальная угроза, а где «большая игра», технология управляемой эскалации регионального конфликта.
Сегодня угрозы перерастания локального столкновения в мировую войну фактически не существует. Ядерное оружие остается инструментом сдерживания, но для конкретных стран как гарантия невмешательства в их дела, а не для предотвращения конфликтов вообще. Всеобщая информационная прозрачность и кажущееся обилие сведений обо всем происходящем не повысили взаимного понимания процессов, а, напротив, превращают их в объект манипуляций.
Тем более что институт независимых наблюдателей, опирающихся на признаваемый всеми мандат ООН, подвергается эрозии, доверие к нему подорвано метаморфозами и катаклизмами, которые пришлись на долю ООН в годы после «холодной войны». Ее то обходили, вовсе не спрашивая санкции, то истолковывали мандат в произвольном ключе. И трудно сказать, в чем роль инспекторов ООН в Ираке или наблюдателей ОБСЕ в Югославии была больше — в попытках не допустить войны или, напротив, в ее приближении.
В результате недавний доклад специалистов ООН о применении химического оружия в Сирии не принят всеми как подлинно независимая оценка, а вызвал подозрения в политической предвзятости — во всяком случае в России.
Ставки при этом выросли. Концепция «гуманитарной интервенции» появилась в середине 1990-х годов — формально после геноцида в Руанде, фактически как естественное следствие представлений о «конце истории»: если ведущие страны знают, как надо, почему не «помочь» остальным понять это с помощью силы. В начале 2000-х название сменилось на более благозвучное — ответственность по защите. Суверенитет, согласно этой идее, не является незыблемым, а зависит от того, насколько власти страны выполняют обязанности по обеспечению безопасности и благополучия своих граждан.
Однако общепринятых критериев оценки «безответственности» правительств принять не удалось, институт наблюдателей переживает кризис, поэтому применение силы кто-то рассматривает как законное наведение порядка, а кто-то как произвол. Тем более что в разгар дискуссий на эту тему случилось вторжение в Ирак, из чего многие сделали простой вывод: для США одобрение их действий в Совбезе условие желательное, но совсем не обязательное. Нет единства — пойдут сами под любым предлогом. А толкование того, какая интервенция является «гуманитарной», по сути, отдается на откуп самим интервентам.
Однако результаты иракской кампании оказались столь удручающими, что желания повторять тот же путь у Вашингтона нет. И хотя пропагандистская подготовка к удару по Сирии без санкции СБ была стремительно проведена, решиться на это Барак Обама в отличие от своего предшественника не готов. Поэтому российская инициатива, которая позволила вернуть процесс в правовое русло, оказалась кстати. И для США, которым нужно разделить ответственность, и для ООН, которая доказывает собственную незаменимость.
Москва рискует. Занимать отстраненную позицию «господина Нет», ветируя любые вносимые в Совбез предложения, безопаснее, чем включиться в большую дипломатическую игру.
Принципиальным расхождением между Россией, с одной стороны, и западными странами (вместе с примкнувшими к ним арабами, хотя можно поспорить, кто к кому примкнул) — с другой, является вопрос о цели всего процесса.
Россия предложила элегантное решение, которое выводит тему химического оружия из контекста сирийской гражданской войны, мол, неважно кто и в чем виноват, главное — устранить сам источник повышенной опасности, а там видно будет. Для остальных целью является сирийское урегулирование в целом, а оно, с точки зрения Вашингтона и его союзников, равнозначно устранению от власти Башара Асада. Поэтому Москва предлагает в качестве основной правовой базы Конвенцию о запрете химоружия, которая предусматривает в том числе санкции за невыполнение ее положений, а западные постоянные члены Совета Безопасности настаивают на упоминании главы VII Устава ООН, что включает механизм применения силы в качестве штрафной санкции.
Поскольку опыт последних 15 лет продемонстрировал, насколько «гибко» могут трактоваться резолюции, Россия до сих пор неизменно заворачивала любые проекты, которые даже теоретически можно было трактовать как разрешение на вмешательство. Согласившись в Женеве на отсылку к главе VII, а это принципиально для Джона Керри, которому нужно было приехать домой с обещанием удара в случае, если что-то пойдет не так, Москва двинулась по тонкому льду.
Впрочем, несмотря на попытки вольно трактовать любые договоренности, жонглировать понятиями и злоупотреблять институтами, недооценивать нынешнее дипломатическое сражение не стоит. Волшебного средства, которое позволило бы вернуть ООН центральную роль в мировой системе, не существует. Только возвращение на ее площадку самых главных международных интриг может содействовать возрождению. Причем если этого не сделают сами ведущие страны, постоянные члены СБ ООН, то через какое-то время инициатива начнет исходить от других — мировой «массы», Генеральной Ассамблеи, которая давно раздражена тем, что «элита» монополизировала права, но не в состоянии эффективно решить ни один вопрос.
