Внешняя политика Китая стала в последнее время более активной на целом ряде направлений, в особенности по отношению к соседям. Это может иметь далеко идущие последствия, и прежде всего для ситуации в АТР. Россия как крупнейший сосед КНР и дружественное государство не может не замечать этих изменений и должна анализировать их возможное развитие.
Китай и Япония: спор вокруг островов
Формальной причиной обострения спора, который тянется несколько десятилетий, стала инициатива Токио о передаче островов Сенкаку (Дяоюйдао) из частной собственности в государственную юрисдикцию. Но существуют и более фундаментальные обстоятельства.
Экономическая и политическая мощь Китая растет, что способствует углублению сотрудничества с основными партнерами, в том числе и с Японией. Объем торговли между двумя странами в прошлом году достиг 345 млрд долларов (в четыре с лишним раза больше, чем, например, российско-японский товарооборот). Торговля с Японией составила 8,5% общего внешнеторгового оборота Китая (второе место после США, не считая Гонконга). Япония – крупнейший инвестор в китайскую экономику, для нее Пекин – ведущий торговый партнер. Казалось бы, двум странам необходимо решительно избегать любых конфликтов. Ведь противостояние нанесет непоправимый ущерб обоим государствам, каждое из которых испытывает экономические сложности. Но прагматические соображения не всегда оказываются определяющими.
По мере укрепления позиций Китай, естественно, становится более активным во внешней политике. В стране звучат голоса, призывающие правительство действовать более напористо в отношении исторических «обидчиков», и прежде всего Японии. Предлагается по примеру Соединенных Штатов использовать армию за рубежом для защиты экономических и политических интересов. Под общественным давлением Пекин расширяет сферу интересов: если раньше речь шла в основном о Тайване, то теперь это и Дяоюйдао, и острова в Южно-Китайском море, и Тибет (где всякие переговоры с далай-ламой, ведшиеся с 80-х гг. прошлого века, в 2010 г. прерваны), и Синьцзян, и вопросы обеспечения ресурсами.
Япония, находящаяся, в отличие от Китая, в геополитическом отступлении, крайне болезненно воспринимает какие-либо уступки. Политик, заговоривший о возможности уступок по территориальным спорам (а они у Японии не только с Китаем, но и с другими соседями: Россией, Кореей, Тайванем), подвергается атакам националистической общественности.
В нынешней ситуации разрастание конфликта вряд ли возможно. Обе страны слишком заинтересованы друг в друге. Но и разрешение конфликта маловероятно. Претензии Пекина к Японии касаются не только территорий, но также интерпретации истории, отказа Токио признать зверства времен Второй мировой войны. Конфронтация и далее будет продолжаться, то затухая, то разгораясь вновь. Если мощь КНР будет нарастать, Пекин может становиться все менее сговорчивым. Если же экономика Китая столкнется с серьезными трудностями, то пекинским руководителям придется заняться более насущными проблемами.
Территориальные споры в Южно-Китайском море
В 2012 г. в связи со спорами о принадлежности нескольких групп островов – Парасельских островов и архипелага Спратли – ситуация в бассейне Южно-Китайского моря (ЮКМ) обострилась, причем немалую роль сыграл более активный подход Пекина. Обострения вокруг спорных территорий, доходившие до вооруженных конфликтов, случались и ранее. Однако в последнее время они все чаще рассматриваются в контексте усиления геополитической мощи Китая. Некоторые государства АСЕАН, опасающиеся могучего соседа, приступили к выработке общей позиции. Ситуацией стремится воспользоваться и Вашингтон, представляя себя как возможного посредника и пытаясь служить противовесом растущему влиянию Пекина.
В июне 2011 г., во время очередной вспышки противостояния вокруг островов, Манила получила от Соединенных Штатов гарантии защиты от Китая и начала вырабатывать с Вьетнамом единую позицию в противодействии «китайской угрозе». Тем не менее в июле 2012 г. «островной вопрос» стал главной проблемой в АСЕАН. Тогда министры иностранных дел на встрече в Пномпене из-за различия точек зрения по островам впервые за 45 лет существования организации не смогли принять заключительного коммюнике. Ответственность возложили на Камбоджу, которая имеет наиболее тесные отношения с КНР. Как представитель страны-председателя камбоджийский премьер Хун Сен заявил, явно повторяя китайскую позицию, о том, что в АСЕАН существует консенсус относительно отказа от интернационализации территориального спора в Южно-Китайском море. Однако президент Филиппин Бенигно Акино (который, кстати, за месяц до этого переименовал Южно-Китайское море в Западно-Филиппинское) уточнил, что его страна намерена оставить за собой свободу рук в вопросах суверенитета.
Борьба в АСЕАН продолжится, сторонников будут искать как Пекин, так и Вашингтон. Рост политической и экономической мощи Китая, с одной стороны, содействует укреплению его позиций, но с другой – стимулирует опасения соседей. Попытки просто «купить» союзников за помощь вряд ли сработают. В отличие от Пекина, Вашингтон играет на реальных страхах соседей Китая, и такая политика может принести больше дивидендов.
Острова в ЮКМ являются камнем преткновения и в отношениях между Пекином и Ханоем. Вьетнам беспокоит усиление бывшего социалистического друга. А поскольку основной геополитический конкурент КНР – Соединенные Штаты, Вьетнаму приходится искать взаимопонимание с бывшим смертельным врагом. США, которые также стремятся найти противовес влиянию Китая в регионе, не менее заинтересованы во взаимодействии с Вьетнамом. В этом плане крайне интересна активизация дискуссии вокруг вьетнамской военно-морской базы Камрань. До 1972 г. американцы использовали ее в войне с вьетнамскими коммунистами. После поражения Южного Вьетнама в 1975 г. база перешла под контроль северовьетнамских войск, а затем была сдана Советскому Союзу на безвозмездной основе. После распада СССР Камрань практически не использовалась и с 1 января 2002 г. в целях экономии была досрочно закрыта и передана Вьетнаму. С 2003 г. начались переговоры о возможности использования Камрани американскими кораблями. В июне 2012 г. заинтересованность в базе подтвердил посетивший ее министр обороны США Леон Панетта, первый шеф Пентагона, побывавший в социалистическом Вьетнаме.
В Пекине планы американо-вьетнамского военного сотрудничества восприняли как очередной шаг по созданию американской системы сдерживания Китая и покушение на его территориальную целостность. Ведь, хотя Соединенные Штаты официально и не поддерживают территориальные претензии Вьетнама, обе страны выступают за возможность международного посредничества, в то время как Китай решительно возражает. Вот почему КНР с большим вниманием отнеслась к планам возвращения в Камрань российского флота. Этот вопрос обсуждался, в частности, в ноябре 2012 г. во время визита во Вьетнам премьера Дмитрия Медведева.
С одной стороны, Пекин с ревностью следит за налаживанием отношений Москвы и Ханоя. Особенно недовольны здесь сотрудничеством российских и вьетнамских компаний по освоению природных богатств шельфа, хотя Москва твердо обещала не вести деятельности на спорных территориях. С другой стороны, пребывание в Камрани ВМФ дружественной России предпочтительнее, чем рассматриваемых как соперника США. Об этом свидетельствует статья в газете «Хуаньцю шибао», издающейся ЦК КПК, с характерным названием «То, что Россия возвращается в Камрань, совсем не обязательно плохое дело». Ее автор считает, что российское военное присутствие в регионе усложнит ситуацию, но может дать Китаю больше пространства для маневра.
Китай и Индия: территориальный вопрос
В отношениях Китая с Индией парадоксальная ситуация: рост экономического сотрудничества не ведет к накоплению политического доверия. В Дели сохраняются серьезные опасения относительно намерений соседа. На любой научной конференции в Индии, где заходит речь о Китае, к нему сразу предъявляется набор часто довольно необоснованных претензий: поддержка Пакистана, стремление стать региональным гегемоном, помощь маоистам в Непале, желание контролировать стратегические отрасли индийской экономики, подавление протестов в Тибете, искусственное создание дисбаланса во внешней торговле (индийский дефицит составляет 40 млрд долл.) и многое другое.
Со своей стороны Пекин недоволен тем, что Дели поощряет деятельность далай-ламы, развивает ядерные вооружения, претендует на роль мощной морской державы. Но в Китае к Индии относятся не так эмоционально, скорее пренебрежительно, удивляясь ее недостаточной экономической развитости и необоснованным внешнеполитическим амбициям.
Слышно эхо старых территориальных споров, причем и здесь Китай все более напорист. Так, в 2008 г. Пекин установил особый визовый режим для жителей спорных территорий (штаты Джамму и Кашмир и Аруначал-Прадеш): визы выдаются на отдельном листе, так как индийский паспорт считается нелегитимным. Индийские власти, крайне недовольные установленной практикой, снимают с самолетов своих граждан, если им выдана такая виза. Официальным же лицам этих территорий визы не выдаются вовсе, что ведет к серьезным дипломатическим конфликтам. Так, военное сотрудничество, едва начавшись, заморожено в 2010 г., после того как главе делегации индийских военных отказали в визе, поскольку он служил в Джамму и Кашмире. Возобновившись в следующем году, военные связи вновь прервались в январе 2012 г., так как въезд в Китай был закрыт члену индийской военной делегации из Аруначал-Прадеш.
На новых электронных паспортах КНР в качестве водяного знака изображается карта страны, где все спорные территории с Индией, а также с государствами АСЕАН обозначены как китайские. В ответ на печатях индийских пограничников появилась карта Индии, где те же земли отмечены как индийские. В целом дефицит доверия между двумя азиатскими гигантами – фактор, способный серьезно дестабилизировать ситуацию в Азии.
Китай и Мьянма: проблемы сотрудничества
В поисках ресурсов крупные китайские государственные компании все чаще нацеливаются на другие страны, выстраивая особые отношения с сырьевыми государствами Африки и Азии, где правят антизападные диктаторские режимы. С ними легче иметь дело: они нуждаются в инвестициях, которые трудно получить на Западе, а реакция собственного населения не имеет значения. Китай выстроил тесные отношения с богатыми нефтью и газом авторитарными режимами в Африке (Ангола и Судан), в Центральной Азии и на Ближнем Востоке, по той же схеме до недавнего времени развивалось сотрудничество с Мьянмой (бывшей Бирмой).
Установив самые тесные связи с бирманской военной хунтой, Пекин занялся активным инвестированием в разработку полезных ископаемых, а также в инфраструктуру, необходимую для их доставки в Китай, а заодно и в военную промышленность, развитие которой способствовало бы сохранению диктатуры у власти. Однако в 2011 г. ситуация изменилась. Под давлением санкций и общественного движения внутри страны военная хунта пошла на либерализацию режима. Одним из результатов мьянманских «гласности» и «перестройки» стал рост традиционных антикитайских настроений, которые ведущим себя по-новому властям уже не так легко было сдерживать. Этим не преминули воспользоваться на Западе. В ноябре 2012 г. Мьянму посетил президент США Барак Обама, еще до визита объявивший о значительном смягчении санкций как знаке поддержки позитивных изменений.
Первым сигналом стало заявление президента У Тхейн Сейна. В сентябре 2011 г. он сообщил, что решил отложить планировавшееся с 2006 г. строительство Мьисоунской ГЭС на севере страны до конца срока своих полномочий. Это крупнейший из проектов строительства семи гидростанций, планировавшихся Китайской энергетической инвестиционной корпорацией (CPI), он предусматривал инвестиции в размере 3,6 млрд долл. и, по утверждениям китайской печати, создавал 50 тыс. рабочих мест. Пекин рассматривал его как важнейшую часть ряда начинаний общим объемом 17 млрд долл., которые включали трубопроводы для транспортировки нефти и газа с южного побережья Мьянмы в китайскую провинцию Юньнань. Кроме того, трубопроводы позволили бы Китаю меньше зависеть от поставок энергоресурсов через небезопасный Малаккский пролив. Однако в Мьянме при обсуждении строительства ГЭС заговорили о риске землетрясений, экологических проблемах, нежелательности переселения людей, а также о том, что большая часть электричества будет уходить в Китай. В результате президент У Тхейн Сейн заявил, что должен «уважать волю народа».
Следующей проблемой стало крупнейшее месторождение медной руды Летпадаум. В середине 2010 г. китайская компания China North Industries Corp. (NORINCO) заключила соглашение о его приобретении с правительством Бирмы. Однако местные жители и предприниматели обвинили китайцев, а заодно и собственные власти в загрязнении рек, уничтожении плодородных полей и буддийских святынь. Китай попытался спасти проекты, надавив на мьянманское руководство. С точки зрения КНР, какие-то святыни мало значат по сравнению с киловаттами энергии, которая принесет счастье модернизации. Но если сегодня уже и власти Мьянмы обеспокоились волей народа, не пора ли вспомнить о ней и в Пекине?
Проблема Меконга
Конфликты, связанные с реками, протекающими по территории нескольких государств, случаются часто. Например, с этим связана постоянная напряженность в Центральной Азии. Вопрос об использовании водных ресурсов Меконга известен меньше, между тем он грозит перерасти в нешуточный конфликт между Китаем и рядом государств Юго-Восточной Азии. Китай, уже имеющий на Меконге (в Китае река называется Ланьцан) две работающие ГЭС, объявил в начале сентября 2012 г. о начале работы третьей – Ночжаду в провинции Юньнань. Для ее строительства построена самая высокая в Азии плотина в 261,5 м и резервуар объемом 21 млн 749 тыс. куб. м на высоте 812 м над уровнем моря. Планируется, что, кроме электроэнергии, система Ночжаду будет способствовать контролю над наводнениями и навигацией. По плану девять генераторов ГЭС мощностью 650 мегаватт каждый будут вырабатывать до 5850 мегаватт электроэнергии. Строительство ведет китайская государственная корпорация «Хуанэн».
В Китае такие грандиозные проекты не редкость. Они часто сопровождаются переселением десятков тысяч человек, уничтожением исторических поселений, изменениями тысячелетних исторических пейзажей и стока рек. Китайское правительство считает, что все окупают экономические выгоды: дешевая электроэнергия, а также новые возможности по предотвращению наводнений и регулированию стока. Недовольство же местных жителей и критика защитников окружающей среды быстро подавляются. Но ситуация с Меконгом принципиально иная. Здесь протестуют не собственные граждане, с которыми разговор короткий, а соседние государства. Они боятся, что эта и другие китайские ГЭС на Меконге вызовут быстрые изменения в уровне воды в четырех государствах нижнего течения. А между тем от Меконга зависит благосостояние около 60 млн человек. Опасения уже высказываются на высшем уровне. Во Вьетнаме говорят, что, как показывают некоторые исследования, дельта Меконга, дающая пропитание 18 млн человек, впервые за многотысячелетнюю историю начинает уменьшаться. В Китае утверждают, что строительство ГЭС не имеет к этому отношения, так как только около 16% стока Меконга идет из Китая. Напряженность накладывается на другие претензии соседей. В результате многие из них начинают видеть выгоду в наращивании военного присутствия в регионе США как некоторого баланса активности КНР. Характерно, что в упомянутой речи вьетнамский президент также говорил о сотрудничестве государств нижнего течения Меконга с Соединенными Штатами и Японией.
Раскол элит или смена настроений общества?
Нынешнюю активизацию внешнеполитического курса Пекина многие связывают с возрастающим влиянием военных и силовиков в политическом руководстве. Народно-освободительная армия Китая (НОАК) всегда была плоть от плоти китайского народа, то есть Коммунистической партии Китая (КПК). Точнее, фактически это была одна организация – со времен гражданской войны большинство политических лидеров были и военачальниками. Естественно, что и противоречий между армией и партийным руководством быть не могло, военные всегда были главной опорой власти, в том числе в деле подавления внутренних беспорядков.
По мере развития государственности армия стала превращаться в профессиональный институт, хотя и контролируемый политическим руководством, но имеющий собственные интересы. И сегодня некоторые наблюдатели отмечают признаки разногласий военных с политиками. Обострение конфликта с Японией вокруг островов, похоже, усилило этот тренд. Так, генерал-майор Ло Юань, заместитель начальника отдела международных военных исследований Китайской академии военных наук, член Народного политического консультативного совета, предлагает начать партизанскую морскую войну против Японии, используя сотни рыбацких судов, а сами спорные острова, которые сейчас контролируются Токио, превратить в китайский военно-морской полигон. Он также призывает отказаться от послевоенных договоров с Японией и захватить спорные острова силой. «У нации без воинственного духа нет будущего», – заявил он в конце октября 2012 г. на конференции в Шэньчжэне.
Модернизация вооруженных сил с самого начала была важнейшей составляющей политики реформ. Сегодня это самая многочисленная армия мира (около 2 млн 250 тыс. человек), военный бюджет КНР – второй в мире (более 100 млрд долларов). Китайские военные, почувствовав новую силу, естественно, желают ее где-то применить (в этом они не отличаются от военных во всем мире), и, кажется, международных миротворческих операций, в которых НОАК в последнее время активно участвует, им мало. Они призывают ответить на прошлые обиды, критикуют политические власти за неэффективность и коррупцию, а те, видимо, не желая вступать в конфликт с армией, отвечают вяло, ссылаясь на то, что Китай – свободная страна, и каждый волен высказывать любое мнение (во что, естественно, мало кто верит).
Подобные настроения военных являются обычными в развивающихся государствах. Они привлекательны для населения, зачастую разочарованного неразберихой, которая ассоциируется с политиками, и также выступает за «порядок». Не будучи вовремя поставлены под контроль, генералы способны и на решительные действия против руководства, якобы неспособного защитить «национальные интересы». Но КНР – не среднестатистическая страна. Приход к власти националистов в военных мундирах будет катастрофой и для мира, и для самого Китая. Против него объединятся все соседи, да и не только. Об экономических реформах, которые напрямую зависят от отношений Пекина с внешним миром, можно будет забыть. Впрочем, надо полагать, что новое руководство страны понимает проблему и продолжит политику реформ Дэн Сяопина, а также его линию на твердый политический контроль над военными.
Другой причиной внешнеполитической активности считается рост влияния общественного мнения. В 80-е гг. прошлого века оно в основном ориентировалось на западные ценности, хотя порой и своеобразно понятые. Подавление антиправительственных выступлений конца 1980-х гг. в сочетании с успехами экономического развития привело к усилению авторитарно-националистических тенденций. Поначалу многие китайцы поверили официальной пропаганде о том, что особая, китайская демократия (читай, авторитарный режим) в большей степени способствует экономическому развитию и повышению благосостояния людей, чем вызывающие «беспорядок» западные идеи. Затем часть общества пошла даже дальше правительства: возникли идеи «нового авторитаризма» и особых, конфуцианских ценностей китайского народа.
Эта тенденция привела к обвинениям властей в «мягкости» и неадекватной защите национальных интересов. Открыто критиковать руководство в Китае затруднительно, но можно пропагандировать идеи, не вполне совпадающие с официальной риторикой. Китайские лидеры публично провозглашают верность курсу Дэн Сяопина на скромность и обеспечение мирных условий внутреннего развития, но авторы многих публикаций призывают армию (по примеру Америки) активно защищать экономические интересы за рубежом, подключиться к обеспечению страны необходимыми ресурсами, проявлять большую активность в Мировом океане, прорывая кольцо, в которое якобы берут КНР Соединенные Штаты. Дело дошло до призывов передать Китаю права распределения мировых ресурсов на том основании, что китайцы продемонстрировали большую успешность в развитии, чем другие народы, и им присуще исконное чувство справедливости.
Раньше на эту тенденцию указывали в основном иностранные наблюдатели, но недавно практически о том же говорил один из ведущих китайских экспертов-международников, директор Института международных отношений Пекинского университета Ван Цзисы. В интервью японской газете «Асахи» он отметил, что политика властей в нынешнем Китае идет вразрез с общественным мнением. Руководство настроено «очень благоразумно и трезво», заявляя, что Китай все еще является развивающейся страной, которой далеко до американской мощи и даже до второй позиции в мире. Но, «согласно одному из популярных взглядов, Китай уже превзошел Японию как номер два и не должен бояться бросать вызов Америке… Китай должен вести себя в мире, беря пример с США, быть готовым использовать военное и экономическое оружие, чтобы заставить другие страны принять законные китайские требования. Сторонники этой точки зрения утверждают, что Пекин “слишком мягок” в отношениях с Соединенными Штатами, Японией или Филиппинами. Они с ностальгией вспоминают эру Мао, когда Китай, как они считают, не боялся бросать вызов окружающему миру». Хотя подобные мнения не отражают официальной позиции, они начинают влиять на внешнюю политику, заставляя руководство расширительно трактовать национальные интересы КНР.
* * *
Активизация внешнеполитического курса Китая, который успешно развивается уже более 30 лет, – явление закономерное. Однако возможности можно применить как на благо всеобщему миру и безопасности, внося больший вклад в усилия по поддержанию стабильности в АТР, так и во вред. Россия как дружественное Китаю государство должна использовать свое влияние, чтобы националистические тенденции не стали основой китайской внешней политики. Москва заинтересована в тесном, взаимовыгодном сотрудничестве с Китаем и другими государствами Азии. Это необходимо для решения задач ее собственного развития, и прежде всего подъема Сибири и Дальнего Востока страны. Недопустима ситуация, когда России придется выбирать между теми или иными экономическими и политическими партнерами, она хотела бы поддерживать конструктивные отношения со всеми. Поэтому в ее интересах мирное решение проблем региона путем взаимных компромиссов. Любые конфликты в АТР, а тем более втягивание в них, ей не нужны. Поэтому курс Москвы должен быть направлен не на поддержку отдельных сторон, а на создание эффективной системы безопасности для всех.
