Любому событию, в центре которого находится Китай, сегодня гарантировано максимальное внимание. КНР де-факто является в мире державой номер два по совокупности реальной силы и связанных с ними ожиданий. К этому стоит добавить всеобщую подозрительность, вызванную неспособностью разгадать загадку китайского менталитета и, соответственно, расшифровать намерения поднимающейся великой державы.
Китай превращается во все больший вызов для мира, но одновременно и в проблему для себя самого. И в той же степени, в какой мир не понимает, как вести себя с растущим Китаем, Пекин не может нащупать правильную модель поведения со всеми остальными.
Несмотря на настойчивые предупреждения Дэн Сяопина, которого больше всего беспокоила реакция окружающих на подъем Китая, Пекин попал-таки в ловушку: с какого-то момента его развитие воспринимается как опасность для остальных вне зависимости от истинных целей. Это было неизбежно. Численность населения и масштаб экономики автоматически переводят Китай из категории просто крупных и важных стран в разряд претендентов на доминирование. Китайцы могут сколько угодно доказывать, что они мыслят не так, как европейцы, и им глубоко чужда идея имперского экспансионизма исключительно ради расширения влияния, что главное для них — гармоничное развитие. Никто им все равно не поверит, потому что традиционное политическое сознание строится на принципе баланса сил, и, если кто-то становится слишком могучим, его возможности приравниваются к его намерениям. При этом
Китай, сколь бы он ни поднимался и какую бы силу в политике и экономике ни обретал, мировым гегемоном стать не может, поскольку не имеет необходимого для доминирования элемента — культурно-идеологического проекта, претендующего на универсальность и годного для навязывания (мягкого или не очень) другим.
Привлекательность Китая как модели для жизни и развития ограничена близкой ему сферой — Восточной и Юго-Восточной Азией. В отличие от советского коммунистического и американского либерального проекта, каждый из которых мог быть адаптирован под разные национальные условия (тот же Китай в разное время попадал под влияние обоих), китайская жизненная философия непереносима в другие культуры. Точнее, можно попробовать ее насадить, но она все равно будет отторгаться, провоцируя быстро растущее сопротивление материала.
По этой причине Китай заведомо ориентируется только на свой регион, хотя, конечно, он очень велик и значим. Но тут возникает другая «засада»: претендуя на ведущую роль в этом регионе, КНР все равно оказывается на острие противостояния с глобальным лидером — Соединенными Штатами, потому что для них контроль над Азиатско-Тихоокеанским пространством — залог сохранения мирового доминирования.
Примечательно, как в последнее время расширилась палитра потенциальных точек прямого столкновения Америки и Китая. Раньше единственным предполагаемым casus belli служил Тайвань, из-за него отношения Вашингтона и Пекина периодически обострялись. Сейчас вероятность конфликта в связи с Тайванем незначительна, всех устраивает статус-кво. Зато «спящие» территориальные споры Китая практически со всеми соседями грозят превратиться в очаги эскалации, поскольку в них готовы вмешаться США.
Политика сдерживания Китая, которую Соединенные Штаты фактически уже начали осуществлять, предусматривает выстраивание по периметру его границ кольца американских союзников. Помимо давних (Япония, Южная Корея, Филиппины, Сингапур, Австралия) вырисовываются новые — Вьетнам, Индия, Бирма. По крайней мере, со всеми ведется работа.
Вашингтон понимает развилку. По мере роста Китая либо США смогут убедить всех его соседей в надежности своей поддержки вплоть до гарантий безопасности, либо, если в этом возникнут сомнения, соседи КНР поспешат налаживать отношения с ней, дабы обезопасить себя хотя бы таким образом. Но это означает, что в любом из многочисленных территориальных раздоров Вашингтон должен быть готов выступить против Китая, что сразу придает конфликту глобальный масштаб.
Катализатором напряжения служит тот факт, что виртуальное (пока) противостояние в Южно-Китайском море носит символический характер. Америка — морская сверхдержава, и ее власть во многом основана на способности контроля судоходных путей. Поэтому претензия Китая на право единоличного распоряжения в Южно-Китайском море не может вызвать у США иной реакции, кроме отторжения.
В общем, сползание к противостоянию очевидно и объективно по своей сути. Надежды либералов на то, что высочайший уровень экономической взаимозависимости, который объединяет Пекин и Вашингтон, гарантирует от роста напряженности, пока не оправдываются. Эту зависимость обе стороны во все большей степени воспринимают не как благо, а как бремя, хотя избавиться от него при нынешней экономической модели невозможно.
Китай не готов к конфронтации — ни военно-политически, ни, что намного важнее, ментально. Эксперты обращали внимание на то, что Пекин избегает использования имеющихся в его распоряжении рычагов даже тогда, когда имеет их, и несет из-за нерешительности материальные потери.
Так, по ближневосточным вопросам Китай строго следует в СБ ООН в фарватере российской позиции, хотя она совсем не всегда отвечает китайским интересам. Например, вслед за Москвой Пекин проголосовал за санкции против Ирана и не воспрепятствовал военной акции против Ливии, между тем объем интересов Пекина в обеих странах кратно больше, чем у Москвы. Боязнь спровоцировать еще больший нажим со стороны Запада и оказаться в одиночестве подвергалась критике в самом Китае, прежде всего со стороны военных, которые предлагают вести себя в стиле большей великодержавности, однако политическое руководство избегает этого.
В Китае вообще весьма нервозно воспринимают все происходящее в мире в последние полтора года. И дело не в том, что китайские власти боятся воспроизводства «арабской весны» на своей территории, ситуация несравнима. Просто общий неконтролируемый рост турбулентности в и без того хаотичной среде умножает все риски, в том числе возможность резонанса, когда внешняя нестабильность усиливает внутреннюю и наоборот. Тем более что история с крахом Бо Силая, одного из наиболее влиятельных партийных бонз, развеяла представление о монолитном единстве руководства и отсутствии в нем борьбы за власть.
Накануне очередного съезда КПК осенью этого года, на котором произойдет смена поколения в высшем эшелоне КНР, всякое, даже малейшее сотрясение считается чреватым.
Справедливости ради надо отметить, что до сих пор китайское руководство находило выходы из сложных ситуаций, постоянно поддерживая баланс и преодолевая, хотя и не без трагических издержек, тяжелые политические кризисы (самый яркий пример — события июня 1989 года на площади Тяньаньмынь). Отягощающим обстоятельством сегодня является тот факт, что никогда раньше Китай при этом не находился до такой степени в центре внимания и никогда раньше не был настолько зависим от других. Так что по сложности задача превосходит все предыдущие.
