Очередной переворот в Киргизии можно охарактеризовать как угодно, но только не как неожиданный. Налицо набор всех объективных параметров, благоприятствующих насильственной смене власти. Малоавторитетный лидер, примеривший на себя тогу «отца нации», не имея на то ни малейших оснований. Изначальное отсутствие легитимности, с учетом того как Курманбек Бакиев стал президентом (переворот марта 2005 года). Неумелая попытка узурпации посредством провозглашения эры «совещательной демократии». Коррумпированное, подозрительное с точки зрения связи с криминалом окружение. Неэффективная «вертикаль», не настолько сильная, чтобы устроить свой Андижан, но недостаточно гибкая, чтобы не доводить до погромов. Слабая экономика, особенно пострадавшая от кризиса. Топорные методы геополитического лавирования между «грандами». Наконец, общий уровень напряженности в регионе, в широком контексте одном из самых проблемных на земле.
К сожалению, нет оснований надеяться, что со сменой власти в Киргизии что-то изменится. Ответственных лидеров, которые пользовались бы широкой поддержкой, не видно. Никаких идей по развитию страны не звучит: как и пять лет назад, протестующие объединены только стремлением избавиться от нынешней «элиты».
Что же касается влиятельных внешних сил, то они относятся к Киргизии утилитарно. Для них это транзитный коридор (США), пункт военного базирования (Россия и США), рынок сбыта (Китай и Россия), не очень значительный источник сырья (Китай) и крупный источник головной боли (все три великих державы плюс все соседние страны региона).
Центральная Азия – перекресток нескольких важных линий международного напряжения. Во-первых, она находится на стыке восточной и южной частей евразийского материка, а с двумя этими регионами принято сейчас связывать как основные проблемы (терроризм, исламизм, великодержавный национализм), так и наиболее заманчивые возможности (бурное экономическое развитие) XXI столетия. Во-вторых, это пересечение жизненно важных интересов и сфер притяжения России и Китая. В-третьих, энергетический резервуар. В-четвертых, место расположения стран с крайне слабой и проблемной государственностью, от Пакистана и Афганистана до Киргизии и Таджикистана. Узбекистан и Туркмения, которые кажутся более устойчивыми, на самом деле просто менее понятны: проблемы придавлены «крышкой» авторитарного и предельно персонифицированного режима. Насколько он при этом прочен и способен к воспроизводству – неясно.
Ситуация осложняется тем, что стратегии крупных внешних игроков здесь тоже недостаточно внятны.
В теории все просто. Россия хочет восстановить свое влияние в границах бывшего СССР, а потому работает над вовлечением центральноазиатских правительств в собственные региональные организации – ОДКБ, Таможенный союз. Китай заинтересован в экономической экспансии и доступе к ресурсам. Соединенные Штаты нуждаются в транзитных пунктах, а на перспективу, вероятно, в военных базах в непосредственной близости от Китая, России, Афганистана и Пакистана.
На практике последовательность проявляет разве что Пекин, да и то потому, что его позиция сугубо прагматична и исходит из интересов саморазвития. Китай шарахается от любых попыток возложить на него ответственность за безопасность в Центральной Азии. Максимум, на что готова КНР, – оказание давления на правительства стран региона с целью минимизировать поддержку, например, уйгурского сепаратизма.
Россия, напротив, делает упор как раз на проблемах безопасности и предлагает соседям свои услуги. Но равноправное сотрудничество невозможно по причине значительной асимметрии потенциалов, а всякая попытка навязывания условий со стороны Москвы, даже если эти условия разумны, пугает партнеров и толкает их к поиску противовесов.
России же не хватает ни такта, ни терпения, чтобы изящно выстроить свою политику. У бывшего союзного центра отсутствует и долгосрочная продуманная политика постепенного «приручения» разбежавшихся «окраин», и готовность вкладывать без немедленной отдачи.
Восприятие себя в качестве «дойной коровы», которую все обирают, – это психологическое наследие, которое Москва получила еще от позднесоветского периода борьбы РСФСР против союзного центра и никак не может изжить. При этом ассортимент альтернатив, хоть и конъюнктурных, теперь есть – тот же Китай, США, Турция, иногда даже Европейский союз.
Поведение Вашингтона зависит от того, как пойдут дела в Афганистане. В идеале Соединенные Штаты хотели бы закрепиться в Центральной Азии, она слишком удачно расположена со стратегической точки зрения. Впрочем, то же можно сказать и о самом Афганистане, но рассуждать о создании там опорной базы просто странно – придется тратить уйму сил и средств на поддержание вокруг нее хотя бы какой-то стабильности. В Центральной Азии ситуация не столь остра, но, как показывают события в Киргизии, может резко усугубляться. Дислокация военных объектов двух крупнейших мировых держав нисколько не способствует спокойствию. За исключением, пожалуй, Казахстана, подобное может повториться и в других государствах региона.
После конца холодной войны и распада прежнего международного порядка наиболее успешные и могущественные страны, прежде всего США и Евросоюз, демонстрировали готовность взять на себя ответственность за обустройство «малых», «слабых» и «новых». Спустя 20 лет похвастаться особенно нечем. Даже в относительно благополучной Европе проекты государственного строительства – Босния и Косово – не внушают оптимизма. В остальных частях мира дела еще хуже. А самое неприятное – запал у тех, кто собирался заниматься обустройством, прошел. Даже в Ираке и Афганистане речь идет в основном о том, чтобы как-нибудь оттуда уйти, а не о том, как оставить дееспособные структуры. Россия же никогда раньше не претендовала на то, чтобы целенаправленно содействовать соседям в укреплении государственности. Исключение составляет Таджикистан, где государство было воссоздано после гражданской войны благодаря российским усилиям.
Объективно все крупные игроки заинтересованы в том, чтобы Центральная Азия состояла из устойчивых государств, в противном случае количество проблем для всех окружающих перевесит гипотетические выгоды, которые можно извлечь из чьей-то слабости и зависимости.
Беда, однако, в том, что никто четко не представляет себе, как добиться стабильности, а теперь всерьез и не ставит такой цели. Игры в стихийную демократизацию приводят к плачевным итогам, что показал опыт «тюльпановой революции» в Киргизии. Ставка на несменяемость и силовое удержание статус-кво пока работает, но вызывает все большую тревогу – давление в котлах поднимается. Апологеты «сильной руки» обычно указывают на Туркмению: все ожидали, что после смерти Сапармурата Ниязова все рухнет, а режим безболезненно пережил смену. Это действительно так, но есть впечатление, что диагноз не окончательный – вопрос времени. Похоже, что эпоха стабильности в Центральной Азии близится к завершению.
