Эпоха Путина во внешней политике, по сути, началась за два
месяца до его назначения главой правительства России —
10 июня 1999 г., когда российские десантники
стремительным марш-броском из Боснии заняли аэропорт Приштины. Это
чисто символическое действие (впоследствии российские миротворцы
были вовсе выведены с Балкан) было призвано продемонстрировать
Западу, что Москва недовольна сложившейся практикой принятия важных
решений. Шокированные партнеры решили, что это разовый рецидив
великодержавных амбиций. Но случайностью косовский всплеск не был,
что стало ясно спустя несколько лет.
Первого и второго президентов России принято считать антиподами,
однако в том, что касается международных отношений, это не вполне
так. И Борис Ельцин, и Владимир Путин преследовали, каждый в силу
своего понимания и своих возможностей, общую цель — вернуть
Москве статус влиятельного участника мировой политики. Более того,
на протяжении большей части десятилетия Путин продолжал линию на
интеграцию, превращение России в полноправного участника
западноцентричной системы. Об этом свидетельствуют многие знаковые
заявления и шаги, сделанные между 2000 и 2006 гг.
Эти действия и предложения не были поняты или по достоинству
оценены. Возможно, Россию на Западе просто не приняли всерьез,
учитывая масштабы ее внутренних проблем, пугающие
внутриполитические тенденции и не слишком блестящие перспективы
развития. Либо ведущим странам не хватило стратегического мышления
и амбиций, чтобы адекватно воспринять открывающиеся
возможности.
Но важнее всего, наверное, то, что именно на этот период пришлось
обострение всей мировой обстановки, когда уже стало невозможно
игнорировать эрозию всего международного порядка. В таких условиях
действия крупных государств и объединений были направлены на
укрепление собственных позиций — политических, экономических,
военных, что не благоприятствовало кооперации.
Вторая часть десятилетия Владимира Путина, начавшаяся в
2006-2007 гг., отмечена углубляющимся чувством разочарования и
досады, неверием в возможность о чем-либо договориться. Фактически
был взят курс на наращивание самостоятельного потенциала, чтобы
быть готовым к любым поворотам международной ситуации. В результате
Россия увеличила свой вес на мировой арене и заставила воспринимать
себя намного серьезнее, однако параллельно с этим резко, вероятно
даже непропорционально весу, вырос потенциал внешнего
противодействия и отчужденности.
В этом заключается парадокс Путина. Целей, которые он с первых
месяцев правления ставил перед собой и страной, второй президент
России не добился — отчасти по своей вине, поскольку
специфическим образом воспринимал нормы международной коммуникации,
а отчасти по неблагоприятному стечению внешних обстоятельств. Зато
он преуспел в том, к чему не стремился и что стало реакцией на
неуспех первоначальной повестки дня. И здесь заслуги тоже можно
разделить. Свою роль сыграла личность главы государства, но многое
следует отнести на счет стремительных событий, которые с начала XXI
в. разворачиваются на международной сцене.
Внешняя политика России при Владимире Путине очень
персонифицирована, особенно в последний период. Накопленное за годы
президентства человеческое отношение к различным лидерам и странам
часто перевешивает необходимость прагматичного государственного
подхода. А личные черты характера задают тон поведения всего
огромного государства. С этим связано усугубляющееся ощущение
российской непредсказуемости. Эмоциональность лидера гораздо больше
бросается в глаза, чем концептуальная база внешнеполитических
подходов — достаточно последовательная и стабильная.
Крупному государственному деятелю, особенно если он занимает пост в
период перемен, не стоит рассчитывать на объективное отношение.
Десятилетие пребывания у власти Владимира Путина не исключение. Его
подлинные итоги для международного положения России можно будет
оценить, когда улягутся страсти, связанные с текущей конъюнктурой и
эмоциями людей, непосредственно вовлеченных в процессы, когда
схлынут и верноподданнические восторги, и предвзятая
демонизация.
Принципиальный вопрос заключается в том, что первично —
политика Путина, вызывающая соответствующую реакцию вовне, или
окружающая ситуация, провоцирующая российского руководителя на те
или иные шаги? Возможно, в будущем вдумчивые комментаторы смогут
ответить на этот вопрос, абстрагируясь от личности главного героя.
Как бы то ни было, Путин не выглядит белой вороной на международном
фоне начала XXI в. Скорее он олицетворяет квинтэссенцию общих
тенденций, присутствующих везде, но выраженных в других случаях не
столь ярко и концентрированно.
Он подчеркнуто внеидеологичен, но и вокруг наблюдается снижение
роли идеологии в мировой политике в пользу классических
межгосударственных отношений. Владимира Путина упрекают в
возрождении духа политического соперничества прошлого. Но его
главное отличие в том, что он нетрадиционно откровенен в
высказываниях и прямолинеен в средствах, а не в том, что остальным
чужда тяга к острой конкуренции. Наконец, Путина обвиняют в
чрезмерном увлечении внешними эффектами и символическими жестами.
Но это даже не стоит комментировать на фоне пиар- и
гламур-технологий, заполонивших политику крупнейших держав.
Каким бы ни был вердикт истории, второй президент России неотделим
от своего бурного времени — периода транзита мира в какое-то
новое состояние, перехода, станция назначения которого пока не
известна никому.
