Известный американский исследователь Центральной и Восточной
Европы (ЦВЕ) Чарльз Гати недавно отметил, что почти все страны
этого региона «импортировали на берега Вислы и Дуная итальянскую
политическую модель». «Правительства приходят и уходят, политики
раздают многочисленные обещания, которые не могут выполнить (да и
не должны этого делать). Коррупция всеохватна, что ведет к
общественному цинизму и пассивности. Но каким-то образом эти
государства живут и здравствуют», – пишет Гати в последнем номере
журнала The American Interest.
«Итальянский» тип политического бытия можно с полным правом
отнести к Украине. Правда, там положение много сложнее, поскольку
ожесточенная внутренняя борьба неразрывно сплетается с глобальным
противостоянием за принадлежность страны к той или иной
геополитической общности.
К перманентным кризисам власти в Киеве можно было бы относиться
спокойно, посчитав их особенностью национального менталитета, не
нарастай в это время внешняя напряженность.
Государства ЦВЕ вливались в евро-атлантическое сообщество в
уникальный период, когда распространение западной модели на восток
не встречало сопротивления – Россия сначала не хотела, а потом не
могла его оказывать. К тому же восприятие Украины Россией в силу
понятных культурно-исторических причин принципиально отличается от
восприятия Польши или Латвии.
Уход в 2004 году президента Леонида Кучмы, сопровождавшийся
известными обстоятельствами «оранжевой революции», означал
окончание хитроумной политики лавирования между интересами и
влиянием России и Запада. На смену «многовекторности», которая,
впрочем, на практике означала завуалированный и нефорсируемый дрейф
в западном направлении, пришла ориентация исключительно на США и
Европу. Олицетворением этого курса является президент Виктор
Ющенко.
В ретроспективе Леонид Кучма, который к концу президентства был
крайне непопулярен и у себя в стране, и за ее пределами,
представляется весьма дальновидным государственным деятелем.
Он осознавал ограничители, которые окружающая реальность, в
частности – российский фактор, накладывает на строительство
украинской государственности и ее геополитическое самоопределение.
Поэтому продвижение в противоположном от Москвы направлении было
осторожным.
Это обеспечивало стабильность процессов, но имело оборотную
сторону. Украина медленно прогрессировала в
общественно-политическом плане, а к концу кучмовского периода и
вовсе переживала стагнацию. На фоне быстро трансформировавшихся
государств Центральной и Восточной Европы, пример которых волновал
активную часть украинского общества, торможение изменений на
Украине вызывало раздражение и способствовало росту протестных
настроений.
После «оранжевой революции» у Киева появился уникальный шанс
совершить прорыв на Запад. Майдан митинговал под лозунгом
«европейского выбора». Россия была деморализована болезненным
провалом своей стратегии в соседнем государстве, что отчетливо
проявлялось в первой половине 2005 года. Тогда Москву больше всего
пугала возможность повторения в самой России событий, подобных
украинским. Однако
Евросоюз, стремление к членству в котором творило чудеса в
Центральной и Восточной Европе, оказался не в состоянии предложить
Киеву внятную стратегическую перспективу.
Как раз в то время ЕС погружался в системный кризис, вылившийся
в провал общеевропейской Конституции на референдумах во Франции и
Голландии весной–летом 2005 года. Внутренний дисбаланс был
спровоцирован крупнейшим в истории объединения одномоментным
расширением – весной 2004 года в него вступило сразу 10 стран. Даже
заикаться о возможности новых расширений, да еще и с включением
такой большой по европейским меркам страны, как Украина, было
самоубийственно – большинство избирателей не могли взять в толк,
зачем была нужна предыдущая волна.
Отсутствие горящего, пусть и очень далеко, «зеленого света» на
вступление в ЕС выдернуло идейный стержень из продемократической
кампании. А без него бесконечные внутренние противоречия, присущие
украинской политике, вырвались наружу.
Что мир и имеет счастье наблюдать на протяжении почти четырех
лет.
Ввиду отсутствия перспективы членства в Европейском Союзе роль
главного ориентира отвели НАТО, скорое участие в которой технически
намного более вероятно. Но если инициатива евроинтеграции (на
бытовом уровне она выражается желанием «жить, как в Польше»)
способна консолидировать украинское общество, то атлантическая идея
его раскалывает, поскольку активирует российский фактор. Она
усугубляет и выводит на более «продвинутый» уровень разнообразные
конфликты, которые и без того присутствуют в украинской
политической среде.
Получается тесное переплетение внешних геостратегических
обстоятельств, которые сами по себе чреваты крупным проблемами, с
острой борьбой между собственно украинскими группами влияния.
Важнейшие вопросы внешней политики становятся заложниками
местечковых интересов. Ключевые участники украинской политики –
президент Ющенко и премьер-министр Тимошенко – решают свои проблемы
с привлечением сторонних субъектов.
Правда, Юлия Тимошенко пытается сейчас сделать ставку на
консолидирующую позицию, рассчитывая заручиться поддержкой разных
слоев электората. Виктору Ющенко же, учитывая его крайне низкий
рейтинг, остается только идти ва-банк, подогревая конфронтационные
настроения. Только полная смена повестки дня за счет нагнетания
темы российской угрозы способна дать главе государства шанс на
следующих президентских выборах. Педалирование натовской
проблематики очень эффективно – бурная реакция Москвы предсказуема,
поскольку сближение Украины с альянсом уже официально названо здесь
«экзистенциальной угрозой».
Парадокс заключается в том, что, как представляется,
по-настоящему такой угрозой России было бы как раз вступление
Украины в ЕС.
Именно Евросоюз является машиной по «переработке» наций в духе
европейской модели. Членство Киева в этой организации отдалит
Украину от России куда больше и куда «экзистенциальнее», чем ее
участие в слабеющем военном блоке под руководством США.
Однако против евроинтеграции соседней страны Кремль не
возражает, более того – даже пару раз приветствовал. Да и
возражать-то сложно. Евросоюз не создает угроз безопасности России,
запретить же другой стране участвовать в политико-экономических
объединениях невозможно.
Идеальный сценарий для Киева выглядел бы примерно следующим
образом. ЕС объявляет, что Украина официально является кандидатом
на вступление как страна, являющаяся неотъемлемой частью Европы.
При этом сроки вступления не оговариваются и ставятся в жесткую
зависимость от трансформации в соответствии со всеми принятыми в
Евросоюзе критериями.
Одновременно все заинтересованные стороны: Киев, Москва,
Вашингтон, Брюссель, европейские столицы, возможно, Анкара и кто-то
еще – начинают обсуждение вопросов региональной безопасности и, в
частности, перекрестных гарантий безопасности Украины без ее
вступления в какие-то военные блоки. Такой вопрос поднимался в
середине прошлого десятилетия, когда Киев согласился-таки
отказаться от части советского ядерного потенциала, размещенного на
украинской территории, однако с тех пор о гарантиях Украине других
ядерных держав не вспоминали.
Правда, шансов на реализацию этой идеальной модели практически
нет. Поскольку всех, вовлеченных в украинскую коллизию, поиск путей
решения вопросов интересует куда меньше, чем достижение своих
целей, главными из которых являются сохранение или получение власти
(у внутренних игроков) и обеспечение собственного престижа (у
внешних участников).
