Происходящее в Грузии ошеломило тех, кто
симпатизировал «молодой грузинской демократии», но даже
недоброжелатели Михаила Саакашвили, предрекавшие его скатывание к
авторитаризму, несколько озадачены.
Непонятно, что заставило власти пойти на столь жесткие меры.
Оппозиция, собравшаяся 2 ноября, явно была разрозненной.
Отсутствовали внятная программа и яркий лидер. Ираклия Окруашвили,
потенциального вождя, успешно дискредитировали: какие бы средства
ни применяли против него, факт публичного покаяния хоронит
репутацию народного трибуна. Запад был готов простить Саакашвили
более чем странную историю с экс-министром обороны, лишь бы в ней
была поставлена точка.
1 ноября, то есть за день до массового антиправительственного
митинга, заместитель госсекретаря США Дэниел Фрид, выступая в
Тбилиси, назвал Грузию «передовым рубежом свободы».
Вообще, за эту неделю американская политика потерпела два
чувствительных поражения. Чрезвычайное положение введено подряд в
двух странах, находящихся под прямым патронатом Соединенных Штатов:
в Пакистане и Грузии. В обоих случаях это сделано вопреки желанию
Вашингтона, и последствия малопредсказуемы.
Вопрос о качестве и продуманности американской политики, уже
неоднократно возникавший по разным поводам, встает снова.
Что произошло в Грузии? Почему демократическая риторика,
опиравшаяся на искреннюю тягу людей к переменам, обратилась
нежеланием терпеть иное мнение и параноидальным стремлением свалить
собственные проблемы на внешних врагов? Чтобы ответить на этот
вопрос, стоит сравнить две страны, которые за последние годы
привыкли называть в связке: Грузию и Украину, две колыбели
«цветных» революций.
Украинские выборы-2004, как и последовавшие за ними события, не
отличаются примерной легитимностью. Внешний фактор играл явную
роль. Правовая основа «третьего тура» президентского голосования,
как и ряда других эпизодов новейшей политической истории,
сомнительна. Нравы истеблишмента – беспринципность, лживость,
алчность, неспособность и нежелание выполнять обещания – вызывают
гамму эмоций от смеха до отвращения. И говорить о том, что три года
назад в Киеве победила демократия, можно весьма условно.
Зато есть основания утверждать другое:
политическая элита Украины в целом продемонстрировала
ответственный подход к судьбе страны.
Ни один из многочисленных конфликтов, раз за разом вспыхивавших
после 2004 года, не завершился лобовым столкновением. Дойдя до
точки, после которой силовая развязка казалась неизбежной,
противоборствующие стороны вновь садились за стол тягучих и
мучительных переговоров. В Москве, привыкшей к иным обычаям, это
вызывало изумление и раздражение. Как же так, ведь чуть-чуть
решимости – и один из лагерей одержит окончательную победу. Чего же
они опять дрейфят?
Однако украинские политики (отчасти инстинктивно, отчасти из
шкурных интересов) отдают себе отчет: это самое «чуть-чуть» и есть
то, что отделяет разнородную и пока очень непрочную страну от
реального распада. В расколе же не заинтересован никто, ведь
исчезновение государства уничтожит и его политический класс.
А значит, придется искать сложный баланс.
Медленное развитие – школа для политиков, которые постепенно
учатся избегать решений, кажущихся, на первый взгляд, наиболее
простыми и эффективными.
Виктор Ющенко, кстати, за годы президентства превратился в
изощренного политического деятеля, у которого за репутацией
«слабака» скрывается умение хитроумно и последовательно добиваться
поставленных целей.
Все это продлится очень долго, зато по ходу формируется система
демократических институтов. Они создают стабильную государственную
модель, устойчивую к внутренним и внешним потрясениям. Обретение
равновесия самых разнообразных интересов и – как следствие –
легитимности государства затянется на годы, но это естественный
процесс, который невозможно ускорить искусственно.
Грузия – пример иного рода. Когда в январе 2004 года Михаил
Саакашвили получил на президентских выборах «азиатские» 96%
голосов, это объяснили революционной атмосферой. Так оно,
собственно, и было – эйфория после свержения давно всем надоевшего
неэффективного режима вознесла наверх человека, олицетворявшего
тягу к переменам. Однако это стало первым шагом к формированию
особого типа власти – персонифицированного режима, склонного к
популистским шагам. Ведь в основе его – популярность лидера,
которая постоянно требует подпитки. Все прочие элементы
государственной машины, помимо вождя, оказываются помехами.
Главный итог – в Грузии не создано среды для нормальной
политической коммуникации, не появились демократические институты,
способные взять на себя функцию стабилизации
общественно-политической обстановки.
В результате все зависит от того, как поведет себя руководитель,
а это, в свою очередь, является производной целого ряда факторов –
от личных черт характера вождя до воздействия на него ближайшего
окружения и внешних обстоятельств.
Происходящее в соседних странах интересно нам, прежде всего, как
поучительный опыт.
С высоты нынешнего благополучия мы привыкли снисходительно
взирать на политические конвульсии прилежащих государств.
Благо, чего там только ни насмотришься. Однако если на время
умерить чувство самоудовлетворения, трудно не заметить, что
Россия-то как раз, скорее, идет грузинским путем.
Официозные идеологи и пропагандисты на все лады обсуждают идею
новой государственной модели – той, что будет выстроена вокруг
фигуры «национального лидера». Это автоматически означает, что
традиционным институтам придется подвинуться.
Просто непонятно, как с эталоном легитимности, каковым и призван
стать «национальный лидер», будут сосуществовать остальные органы
власти.
Они также должны, по идее, черпать легитимность в обществе. А
если институты начать двигать, то очень скоро выяснится: они,
скорее, обуза, чем подспорье эталону.
Ипостась «национального лидера» рассматривается, ясное дело, не
сама по себе, а применительно к совершенно конкретному человеку. И
вопрос не в том, достоин он этого или нет, а в том, чем чревата
кардинальная перекройка всего государственного здания под персону
текущего руководителя.
В функционировании политических моделей есть железная
логика.
Начав «управлять» процессами, сталкиваешься с необходимостью
делать это все больше, подавляя естественные «инстинкты»
системы.
Рано или поздно наступает момент, когда конструкция усложняется
настолько, что управляющий с ней попросту не справляется. А
механизм самокоррекции, встроенный в демократическую систему,
отсутствует: его отключили, чтобы не мешал воплощению задуманного
плана. Тогда наступает тотальный сбой, и путь можно начинать
сначала. Тот путь, который сейчас проходит Украина и который,
похоже, не одолела Грузия.
