Процесс определения будущего статуса края Косово
вступил в финальную стадию. Западные официальные лица не устают
повторять: это уникальный случай и судьба данной территории не
имеет ни малейшего отношения к другим схожим ситуациям (читай –
Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье, Нагорный Карабах, а
потенциально и несколько «очагов» внутри Европейского союза).
Однако чем ближе окончательный вердикт, тем очевиднее, что
суверенитет края заметно повлияет на международные отношения.
Причем вне зависимости от того, будет ли Москва настаивать на
едином подходе ко всем «замороженным конфликтам» или нет.
Утверждение о том, что косовский сценарий не является моделью
для других случаев, совершенно справедливо. Несмотря на внешние
аналогии, каждый конфликт сильно отличается по своему генезису,
условиям и обстоятельствам. Испокон веков такого рода
национально-территориальные споры разрешались не на основе желаний
и возможностей непосредственных участников, а исходя из интересов
великих держав и соотношения сил между ними.
С XIX века мировые гранды чертили национальные границы и на
Ближнем Востоке, и на Балканах, и в Африке, и в других частях мира,
руководствуясь собственным представлением об исторической
справедливости. Как правило, придуманные таким образом конструкции
вели к новой междоусобице, но иного способа урегулирования не
существует. Так что вопрос в том, насколько верно сильные мира сего
рассчитывают возможные последствия – для себя и для общего развития
событий – того или иного решения.
Для России выработка точной позиции по косовской проблеме
представляет собой настоящую головоломку, поскольку приходится
учитывать самые разнообразные факторы.
Реализация «плана Ахтисаари» в нынешних условиях будет означать
создание прецедента: признанные границы суверенного государства
меняются без его согласия и после силового вмешательства извне. С
международно-правовой точки зрения это опасно, и, давая согласие на
такой сценарий, любая страна, особенно столь неоднородная, как
Россия, не может не проецировать ее на себя. Поэтому идеи
экс-президента Финляндии у многих восторга не вызывают.
Даже внутри Европейского союза, который официально поддержал
схему урегулирования, часть стран сомневаются в ее правомерности, а
Словакия открыто высказалась «против». Потому что если кто-то и
будет рассматривать Косово в качестве прецедента, то это
сепаратисты всех мастей. Убедить, скажем, жителей Абхазии или даже
Страны Басков в том, что косовары имеют право на независимость, а
они – нет, не сможет уже никто.
При этом все (в том числе и Сербия) понимают, что под управление
Белграда косовские албанцы уже не вернутся, и добиваться этого
бессмысленно. Так что проявить славянскую солидарность Россия
может, затягивая время и давая сербам возможности для интенсивного
торга и изменения предложенного формата. Упования же Белграда на
российское вето в Совбезе ООН, скорее всего, безосновательны. Едва
ли Москва станет рисковать многообразными интересами в отношениях с
Западом ради заведомо нереалистичной цели.
Кстати, развитие событий после возможного вето России
представляется крайне опасным. США, а вслед за ними и кто-то из
европейских стран вполне могут пойти на одностороннее признание
Косово. Чем чреваты такие действия, все помнят по балканским
событиям начала 1990-х.
Как бы то ни было, результатом легитимации (тем или иным
способом) независимого Косово станет мощное давление, которое на
российское руководство начнут оказывать как непризнанные
территории, так и политические силы внутри страны. К последним
относятся национал-популисты, желающие «прирастить державу» любой
ценой, и элиты Северной Осетии, а также республик с черкесским
населением: Адыгеи, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. В
разгар избирательного сезона такие настроения Кремлю совершенно не
нужны. При этом дистанцироваться от самопровозглашенных республик
Россия тоже не может, поскольку, поддерживая их на протяжении
многих лет, взяла на себя ответственность за их судьбу.
Может быть, России следует использовать ситуацию и действительно
признать независимость ныне «замороженных» республик? Теоретически
возможно, однако просчитать все последствия на практике сложно.
Начать с того, что отношение Москвы к трем конфликтам (Абхазия,
Южная Осетия и Приднестровье) заметно отличается от подхода к
четвертому (Нагорный Карабах). В первом случае Россия открыто
симпатизирует стремлению к независимости, во втором – давно уже не
высказывается. Причина понятна: Азербайджан превратился за
последние годы в весьма влиятельное и стратегически важное
государство, ссориться с ним невыгодно. Однако если процесс
начнется, то Степанакерт в стороне, конечно, не останется. Хаос на
Кавказе, вовлекающий в себя страны и территории по обе стороны
хребта, едва ли желательный для России сценарий.
Ситуация остальных территорий также весьма различна. Особняком
стоит Приднестровье, которое с Россией не граничит, так что формы и
темпы его самоопределения, если до этого дойдет, будут зависеть в
первую очередь от соседней Украины. Коль скоро Москва готова в
одностороннем порядке признать Тирасполь, ей придется задуматься о
налаживании воздушного моста по снабжению данной территории,
наподобие того, что организовали США с Западным Берлином в 1948
году.
Южная Осетия и Абхазия и теперь уже значительно интегрированы в
российское правовое и политическое пространство. Однако их
одностороннее признание значительно осложнит ситуацию, поскольку
Москве придется взять на себя полную ответственность и за эти
территории, и за дальнейшее развитие событий на Кавказе. Если
сейчас действия России не одобряются западными державами, то в этом
случае следует рассчитывать на прямое и жесткое противодействие по
всем направлениям. Так что выгоды и убытки от подобной политики
стоит серьезно взвесить.
Косовское урегулирование – политический пример того, что в
шахматах называется «цугцванг»: необходимо делать ход, но любой из
них потенциально проигрышен. Россия это хорошо понимает, поэтому
занимает расплывчатую позицию. К сожалению, западные державы,
особенно США, отчета себе в этом, похоже, отдавать не хотят и
торопятся доиграть партию. Закладывая тем самым основу для будущих
еще более сложных конфликтов.
