Когда весной 2004 г. экономисты Андрей Шлейфер и
Даниэл Трейзман на страницах журнала Foreign Affairs заявили о том,
что “Россия — обычная
страна”, это вызвало споры среди экономистов. Но сама
постановка вопроса об “обычности” России актуальна сегодня не
столько в экономике, сколько во внешней политике. Именно в этой
области лейтмотивом исканий последних 15 лет был вопрос: является
ли Россия “обычной страной”, которая может позволить себе спокойно
заняться собой, или она остается великой державой с глобальным
горизонтом, т. е. обладает статусом, который дает обширные
возможности, но и накладывает гигантскую ответственность?
Опередивший время
Во второй половине 1980-х гг., когда советская система
предприняла попытку обновления, внешняя политика редко оказывалась
предметом дискуссий: вроде бы все было ясно. На великое счастье
стран — сателлитов СССР, Михаил Горбачев проникся новым мышлением,
отказавшись от идеологической конфронтации. Первый и последний
советский президент вольно или невольно опередил свое время. Об
общечеловеческих ценностях он заговорил тогда, когда по другую
сторону железного занавеса это восприняли с настороженным
недоумением. Правда, Рональд Рейган, являвшийся при всей своей
ястребиной натуре идеалистом, склонен был поверить в искренность
странного генсека и в его желание создать в международных
отношениях нечто новое. Но сменивший Рейгана Джордж Буш-старший
придерживался школы реализма. Он прагматично считал, что
необъяснимыми порывами Советского Союза надо пользоваться, дабы
создать задел на случай возобновления соперничества.
Крах СССР похоронил горбачевские устремления превратить
окончание холодной войны в совместный проект бывших противников.
Зато теперь Запад не сомневался, что одержал уверенную победу. С
побежденным же следует обращаться корректно, но уж, конечно, не на
равных.
Прочь от самих себя?
Демократы, пришедшие к власти в России с распадом Советского
Союза, сначала тоже вроде бы не сомневались, куда идти. Свою борьбу
против системы они вели под теми же лозунгами, что и их коллеги в
Восточной Европе и союзных республиках: долой коммунизм, долой
империю! Но для национал-демократов в странах-соседях Россия
служила универсальным полюсом отталкивания: прочь от Москвы, вперед
на Запад! Самой Москве бежать было не от кого. Более того,
оказалось, что на России лежит колоссальное геополитическое бремя
ответственности за свои бывшие территории. Множество факторов — от
судьбы соотечественников и производственных цепочек до
разнообразных угроз безопасности — не позволяли просто
дистанцироваться от постсоветского пространства.
Масштабу ответственности не соответствовали ни возможности
пребывавшей в хаосе страны, ни степень готовности внешних партнеров
считаться с ее интересами и нуждами. “Обычной” России поддерживать
стабильность на огромной территории Евразии было не под силу, а на
функции по-настоящему великой державы не хватало ни политических
ресурсов, ни влияния, ни интеллектуального потенциала. Но
геополитический вакуум не мог не заполняться.
На смену безуспешным попыткам России все-таки быть “обычной”,
пришло стремление восстановить или хотя бы имитировать мировой
статус, участвуя, пусть и номинально, во всех международных
процессах. К концу 1990-х отношения с Западом резко ухудшились.
Последний был раздосадован результатами российской трансформации,
Москва же, утратившая после дефолта августа 1998-го право выбивать
деньги у МВФ и вынужденная выбираться сама, испытывала растущее
раздражение собственным положением.
Финальным аккордом ельцинского президентства стал его грозный
рык на стамбульском саммите ОБСЕ в ноябре 1999 г.: “Вы не имеете
права критиковать нас за Чечню!” Судя по тону мюнхенского
выступления Владимира Путина, резать под занавес президентства
правду-матку в лицо западным политикам становится у нас доброй
традицией.
Догнать СССР
Сегодня странно вспоминать, что на заре первого срока нынешнего
президента всерьез обсуждалась цель “догнать Португалию”. С тех пор
и возможностей стало больше, и амбиции выросли, да и концепция
догоняющего развития признана бесперспективной.
Тем не менее все эти полтора десятилетия Россия действительно
догоняла. Только не кого-то, а саму себя, правда в своей прежней,
советской, ипостаси. Дело, конечно, не в идеологии, как раз ее у
современной России нет вовсе, а о роли на международной арене. Речь
в Мюнхене была призвана зафиксировать качественное изменение:
президент Путин принял у предшественника ослабленную региональную
державу, преемнику же передаст державу глобальную, интересы которой
простираются практически по всему миру.
Статус региональной державы, т. е. лидера и патрона
постсоветского пространства, наше государство примеряло на себя
несколько лет назад, когда предпринимались усилия по реформированию
СНГ. Это была еще одна попытка стать обычной страной. Обнаружилось
удивительное — Россия не умеет быть региональной. Ядерный потенциал
бесполезен в конфликтах с Украиной или Молдавией, а более тонким
инструментарием мы овладеваем с трудом. В отношениях с соседями
Россия напоминает слона, забредшего в вольер к каким-то мелким
зверям разной степени хищности. Иногда он не успевает
поворачиваться, пропуская болезненные укусы. А когда-то не
соизмеряет силу, обрушивая всю свою политико-экономическую мощь на
несоизмеримого противника. Как ни парадоксально, Россия может
добиться большего, выводя проблемы соседства на уровень
взаимодействия с мировыми “животными” своего калибра.
Неуютный мир
Возвращение России на большую арену произошло не в добрый час.
Соперничество утратило прежнюю четко структурированную форму и
хаотически распылилось. Сила вновь превращается в ключевой
фактор.
Немыслимые суммы, направляемые из бюджета США на укрепление
военной мощи, а также готовность применять ее определяют общую
атмосферу. Одновременно все очевиднее бессилие самой дорогостоящей
и совершенной военной машины, когда дело касается обустройства
нового мира. Гранды, привыкшие, что именно они определяют ход
событий, теряют рычаги управления под натиском развивающихся стран
и транснациональных негосударственных игроков, присутствие которых
все явственнее.
Вместо одной большой гонки вооружений появилось много локальных.
Старая добрая геополитика приобрела звериный оскал всеобщей
конкуренции за энергоресурсы. Национальный эгоизм повсюду
прорывается наружу сквозь толщу риторики об “общих интересах”.
Ей-богу, “обычным” странам в этом мире куда проще и уютнее, чем
великим державам.
Время учиться
Вот куда вернулась Россия, наверстав упущенное. Что дальше?
Погоня за величием, которая, по сути, составляла содержание
предшествующего периода, больше не может быть самоцелью. Нам
повезло с сырьевой конъюнктурой, благодаря которой обрести желанный
статус удалось намного быстрее, чем кто-либо в мире ожидал. Правда,
отрезвление обещает быть неприятным, поскольку по большинству
характеристик современной мощи — от количества и качества
человеческого капитала до состояния инфраструктуры и технологий —
Россия успехами похвастаться не может. Если к этому добавить
интеллектуальный уровень элиты, не способной мыслить современно,
погрязшей в чванстве, проявляющей безудержную жадность и сумевшей
дискредитировать все понятия от демократии до патриотизма, то
ситуация удручающая.
Предстоит учиться (причем очень быстро), как стать по-настоящему
современной великой державой, способной добиваться своего в сложном
и плохо предсказуемом окружении. Доморощенные геополитики и невесть
откуда взявшиеся стратеги в погонах и без вещают об империи,
выволакивая на свет божий пыльные концепции минувших эпох.
Разговоры о наступлении “многополярного мира” или апелляции к новой
холодной войне только сбивают с толку. Ни европейская политика XIX
в. (пример классической многополярности), ни модель второй половины
XX столетия не адекватны той международной среде, что складывается
сегодня. Поэтому черпать рецепты из прошлого безответственно и
опасно. Требуются новые, скорее всего, очень смелые подходы.
В эпоху крушения европейских колониальных империй, им
приходилось заново искать способы влияния. Не случайно договор о
создании Европейского сообщества был подписан спустя всего
несколько месяцев после Суэцкого кризиса, который продемонстрировал
неспособность Франции и Великобритании самостоятельно играть в
глобальные игры. Объединение усилий европейских наций стало
попыткой сохранить ускользающее лидерство, а интеграция — средством
не ограничения, а расширения возможностей каждого участника. Вес
Лондону и Парижу придала роль патрона и покровителя прежних
колоний, которую они в жесткой конкуренции сумели отстоять, взяв
при этом на себя ответственность за их развитие.
Великая держава не может проводить политику, основанную
исключительно на идее максимизации прибыли, как это сейчас делает
Россия. Ей не выжить без всесторонне продуманной стратегии, она
обязана четко формулировать интересы, жестко и бескомпромиссно
отстаивая жизненно важные из них и не размениваясь на
второстепенные или вовсе вымышленные. Наконец, ей не обойтись без
политики, основанной на постоянных принципах, а не на меняющейся
конъюнктуре. Только в этом случае можно рассчитывать на устойчивые
альянсы с другими великими державами.
России в силу ее географии, потенциала, психологии и истории не
суждено стать “обычной страной”. Трудно сказать, хорошая это
новость или плохая. Но и современной, устремленной в будущее, а не
в прошлое великой державой, реальные достижения и поведение которой
соответствуют громким декларациям, что она уже не боится делать,
еще только предстоит стать. И успех этого национального проекта не
гарантирован.
