Выступление Владимира Путина на конференции по
безопасности в Мюнхене было воспринято как программное, знаменующее
поворот российской внешней политики. Так ли это?
Начнем с цитаты. «Несмотря на множество сладких речей, мы
по-прежнему втайне противимся друг другу. То требуем лояльности по
отношению к НАТО, то спорим о целесообразности его расширения. И мы
до сих пор не можем договориться по проблемам системы
противоракетной обороны». И далее: «Решения зачастую принимаются в
принципе без нашего участия, …а после этого вновь говорят о
лояльности по отношению к НАТО… Давайте зададим себе вопрос:
нормально ли это?»
Желающие проверить точность цитирования могут обратиться к
официальному сайту Президента РФ, только при этом придется залезть
глубоко в архив. Высказывание взято из речи Владимира Путина,
которую он произнес в германском Бундестаге в сентябре 2001 года.
То выступление стало сенсацией. В нем увидели намерение открыть
новую главу в отношениях с Западом, а глава комитета Бундестага по
международным делам Ульрих Клозе на радостях даже заявил, что
отныне не исключает членства России в НАТО.
Речь в Мюнхене произвела диаметрально противоположное
впечатление. При этом содержание двух выступлений, если
сформулировать их в виде тезисов, похоже.
Набор базовых элементов, из которых складывается
внешнеполитическая мозаика Путина, остается почти тем же самым.
Во-первых, мир кардинально изменился и стал намного опаснее.
Однако инерция мышления не преодолена, а ответы на новые вызовы
ищут в рамках прежних подходов.
Во-вторых, окончание холодной войны стало следствием осознанного
выбора советского руководства. Поэтому нет оснований воспринимать
успех Запада как повод для получения «трофеев», а к России
относиться как к проигравшей и вести себя с ней назидательно.
В-третьих, ни у кого нет права на монополию, демократический
принцип международного равноправия должен неукоснительно
соблюдаться.
В-четвертых, силовым методом не разрешить мировые
противоречия.
В-пятых, естественным партнером России является Европа,
отношения с которой как по объективным, так и по субъективным
причинам всегда будут по уровню и качеству превосходить отношения с
Соединенными Штатами.
Почему два программных выступления, довольно близких по
содержанию (форму пока отложим в сторону), восприняты настолько
по-разному? Изменились внешние условия. В 2001-м российское
руководство ломало голову, как расплатиться с долгами, отягощавшими
федеральный бюджет. Сегодня, на волне сырьевого благоденствия,
смешно вспоминать, что 17-миллиардные выплаты, приходившиеся,
например, на 2003 год, казались серьезной проблемой.
Россия упивается чувством независимости и несколько
преувеличенным ощущением могущества.
С другой стороны, осенью 2001-го весь «цивилизованный мир»,
потрясенный трагедией 11 сентября, ощущал прилив солидарности и
решимости справиться со злом. Ныне успехи в битве с супостатом
сомнительны, а ряды воинов далеки от монолита. Во всяком случае,
США и НАТО все труднее уговорить европейских союзников расширить
контингенты в Афганистане. Старый Свет не желает решать глобальные
проблемы за счет жизней собственных граждан.
Если речь в Бундестаге была заявкой на будущее, то мюнхенское
выступление — судя по всему, первый кирпич в фундамент
исторического наследия Владимира Путина.
Президент, принявший страну в последний день 1999 года как
ослабленную кризисами и скандалами региональную державу, рапортует
об итогах служения: Россия вернулась на глобальную арену и впредь
намерена проводить сугубо самостоятельную линию.
Если оценивать с точки зрения «политического завещания», то
первый кирпич, пожалуй, получился комом по трем причинам.
Во-первых, тональность. Несмотря на боевитый стиль, выступление
носило не наступательный, а оборонительный характер. Президент
собрал все упреки, которые выдвигаются в адрес Москвы, и ответил на
них встречными упреками. В итоге многое звучало как агрессивные
оправдания.
Во-вторых, цель. Россия поспешила громко и со злорадным
удовлетворением («Что, не ждали?!») сообщить миру, что период
приспособления к окружающим обстоятельствам окончен, возрождающаяся
страна впредь сама будет определять условия движения. Однако опыт
держав, добившихся в последние годы наибольшего прогресса в
укреплении своих позиций (Китая, Индии, Казахстана) доказывает: чем
дольше бурно развивающиеся государства не афишируют своих возросших
амбиций, тем лучше для них. Потому что громкие заявления
консолидируют остальных и повышают уровень сопротивления окружающей
среды.
В-третьих, пожалуй, самое серьезное: оценка итогов путинской
эпохи. Вообще говоря, содержательное совпадение речей в Берлине и
Мюнхене свидетельствует о том, что за прошедшие годы России не
удалось добиться тех целей, которые ставились. С чего начинали (с
надеждами), тем и завершаем (с раздражением). Отдельный вопрос —
почему так получилось и кто виноват: обеим сторонам можно многое
инкриминировать.
Если речь идет о рубежных и долго готовившихся заявлениях, то
можно было ожидать не просто критики сложившейся ситуации, а нового
видения.
Как раз этого в выступлении президента нет, что значительно
ослабляет его воздействие.
Правда, Мюнхен — далеко не последняя из серии речей, которая
составит пакет президентского наследия. По итогам нынешнего турне
эксперты заговорили о повороте Москвы на восток, но торопиться с
выводами не стоит. Желание играть по всему полю (в том числе на
Ближнем и Дальнем Востоке) — это еще не стратегический выбор. Хотя
понятно, что Кремль теперь, демонстрируя глубокое разочарование
итогами партнерства с Западом, будет всячески намекать на
возможность иных альянсов.
Тем не менее я удивлюсь, если в предстоящие месяцы Путин не
произнесет еще одну программную речь, посвященную партнерству с
Евросоюзом. Эта тема, главная в Берлине-2001, практически не
затронута в Мюнхене-2007.
Судя по всему, для Путина принципиально важно еще в период
своего президентства заключить с ЕС новый основополагающий договор
взамен истекающего осенью Соглашения о партнерстве и
сотрудничестве.
Поэтому упорство Польши, которая блокирует начало переговоров
между российским правительством и Еврокомиссией, вызывает в Кремле
особенно острое раздражение. Есть опасность, что на сами переговоры
останется мало времени. При этом российской делегации будет дана
установка во что бы то ни стало согласовать новый документ до ухода
Путина.
Поскольку масштаб противоречий весьма велик, в спешке придется
идти на уступки, которых можно было бы избежать в более спокойной
обстановке.
И, кстати, чем жестче окажется риторика президента Путина в
отношении Запада вообще, тем больше будет желание сбалансировать
произведенное впечатление «прорывом» на европейском
направлении.
