«Октябрь и ноябрь выдались горячими. Мир напряженно следит за успехами международной антитеррористической коалиции, которая наносит авиаудары по Исламскому государству. Симпатий к тем, кого бомбят, нет практически ни у кого — слишком антигуманный агрессивный режим. Так что все ждут военной победы…»
Нет, это не описание текущей ситуации на Ближнем Востоке. Это октябрь и ноябрь 2001 года, «Исламское государство» называется Исламский Эмират Афганистан, которым управляет движение «Талибан», а коалиция опирается на поддержку подавляющего большинства стран ООН, хотя воюют США и их ближайшие западные союзники.
Можно сказать — дежавю. На самом деле канва общая, но ничуть не похоже. Потому что тогда казалось, что борьба с экстремизмом, ответственным за самый крупный теракт в истории человечества, действительно объединит всех, подведет черту под остатками недоверия и холодной войны. А сейчас чуть ли не всеобщее мнение, что холодная война началась вновь, а готовность встать плечом к плечу с Соединенными Штатами, чтобы дать отпор злу, менее чем умеренная. Причем не только в странах, к союзникам США никогда не относившимся, но и, например, у члена НАТО Турции. Что уж говорить о России, которая за истекшее время прошла цикл от готовности активно помогать Америке к фактическому нежеланию иметь с ней хотя бы что-то общее.
Можно искать объяснения в содержании российско-американских отношений в первые годы XXI века. Они, конечно, являют собой просто-таки образец того, как все на свете может пойти наперекосяк, хотя изначально намерения вроде бы были благими. Но проблема глубже и серьезнее. Истекший отрезок времени — вполне цельный период международных отношений, когда была предпринята вторая попытка обеспечить долгосрочное американское лидерство в мире.
Первая попытка — 1990-е годы, когда на волне эйфории после победы в холодной войне доминирование Запада казалось само собой разумеющимся, автоматическим. Атаки 11 сентября 2001 года пошатнули это представление, наглядно показав, что с концом «мира социализма» угроза не только не исчезла, но и стала гораздо более конкретной и разрушительной. Америке был брошен вызов, и она его приняла.
То, что последовало далее, имело три измерения.
Одно — стремление Соединенных Штатов обеспечить собственную безопасность. Трагедия ошеломила нацию прежде всего потому, что зло возникло непонятно откуда и непонятно почему. Нападение на Перл-Харбор в 1941 году (единственная до 9/11 внешняя атака против американской территории) совершила понятная вражеская держава, отношения с которой напрягались на протяжении долгого времени. Все было понятно. Но об обитателях пещер Тора-Бора американцы в массе своей никогда не слышали, тем ужаснее казалась угроза, способная прийти откуда угодно. Вывод был сделан следующий: меры национальной безопасности нужно принимать в масштабах всего земного шара. Отсюда необходимость наращивания военных возможностей и формирования максимально широкой коалиции партнеров. К тому периоду относится крайне интенсивная дипломатия США по формированию коалиции поддержки, а также идея превращения НАТО в экспедиционный альянс, зоной ответственности которого был бы мир в целом.
Второе — администрация Джорджа Буша решила буквально воспринять известное утверждение о том, что демократии не воюют друг с другом. То есть чем больше в мире демократий, тем меньше риск для Америки. А если естественная демократизация запаздывает, то ей надо помочь посредством «продвижения». Прежде всего на Большом Ближнем Востоке (американский термин того времени), откуда угроз больше всего.
Третье — стремление сделать международный терроризм универсальной угрозой, противодействие которой объединило бы «людей доброй воли» так же, как Запад объединяла советская угроза. Соответственно, если в холодную войну США были лидером Запада, теперь они могли бы стать лидером большей части человечества. А борьба с международным терроризмом стала бы стержнем мировой политики.
Ничего не получилось. Точнее — с обеспечением безопасности Соединенных Штатов вроде бы все в порядке, терактов там после 9/11 практически не было, за исключением взрывов на Бостонском марафоне. (Кстати, выживший злоумышленник Джохар Царнаев утверждал в самом начале, что мотивом стало желание отомстить США за агрессию в Ираке и Афганистане.) А вот переустройство Ближнего Востока и мира не задалось.
Группировка «Исламское государство» по своей жестокости — брутальной и демонстративной — решительности и дееспособности явно превосходит и «Аль-Каиду», и «Талибан». Агрессивность в отношении противников и иноверцев высочайшая. Перспектива укрепления и распространения власти ИГИЛ тревожит всех, а Соединенным Штатам снова бросает вызов. Не им одним, впрочем. Не случайно в одном из первых программных заявлений после захвата большой территории в Ираке экстремисты адресовались к России, пообещав заняться единоверцами и у нас. Казалось бы, идеальный повод для консолидации во имя борьбы с очевидным злом. Но опыт 13 прошедших лет делает объединение сил почти нереальным.
Имеется в виду, что лидером коалиции будут США, как и в 2001-м. А остальные окажут им поддержку, понимая, что действия Вашингтона и в их интересах. Но начиная с Афганистана, а особенно после вторжения в Ирак в 2003 году, доверие к американской политике падает. И дело не в том, что многие действия крайне сомнительны с правовой точки зрения. Просто результат прямо противоположный. Если оценивать курс США на Ближнем Востоке в период 2001-2014 годы, иначе как провалом его не назовешь. Причем трудно сказать, какая из администраций внесла больший вклад: агрессивная и догматично настроенная команда Джорджа Буша или Барак Обама, на деле не хотевший ни воевать, ни прилагать серьезных усилий для решения внешнеполитических проблем.
Республиканцам-неоконсерваторам, по крайней мере, не откажешь в последовательности, хотя ничего хорошего это не принесло. Понять, чего добивается чернокожий президент-демократ, просто невозможно. Его ближневосточный курс — Египет, Ливия, Сирия, Ирак — реагирование на постоянно меняющиеся обстоятельства в попытках отвечать на текущие вопросы. Кстати, и сама постановка вопросов вызывает большие сомнения. Никакой стратегии не просматривается, а решение одних проблем порождает новые, еще более запутанные и опасные.
Российско-американские отношения пребывают в удручающем состоянии. Украина стала низшей до сих пор точкой, но деградация усугублялась с 2011 года по целому комплексу причин. Даже если бы этого фона не было, как и разочарований 2000-х, трудно представить себе кооперацию с державой, добившейся таких результатов. Тем более что в Вашингтоне не заметно признаков того, что курс будет пересмотрен в каком-то более прагматичном направлении.
Но проблема еще безнадежнее, чем недееспособность той или иной администрации США. Ближний Восток пришел в движение, и как вести себя в новой обстановке, не знает никто. Даже сами американские военные, планирующие воздушные операции против ИГИЛ, понимают, что авиарейды кардинально ничего не изменят. Сухопутная операция исключена — Америка еще никак не выпутается из плодов первой коалиции, Афганистана. Рассчитывать на региональных союзников не приходится — никто не готов вступать в прямую войну с «Исламским государством», которое оказалось в центре туго завязанного клубка отношений мусульман и немусульман, суннитов и шиитов, региональных держав, экстремистов и умеренных, светских и религиозных режимов. Одобрения Совбеза ООН Соединенные Штаты, скорее всего, не добьются, да к нему и не стремятся, не желая связывать себе руки. А без него правовая база повисает в воздухе…
Российская позиция по ИГИЛ логична — для борьбы с экстремизмом надо оказывать помощь тем, кто в первую очередь страдает от их действий, то есть правительствам Ирака и Сирии. Ну и готовиться к вероятным попыткам проникновения в Россию, здесь как раз есть конкретная причина сотрудничать с США — обмен разведданными, о чем недавно вроде бы договорились Сергей Лавров и Джон Керри.
Борьба с терроризмом не сплотит мир. Сейчас вообще явно время не сплочения, а фрагментации. Америке не под силу остановить этот процесс, и Ближний Восток — наиболее яркая и пугающая его иллюстрация.
| Огонёк
