Во время кампании по выборам президента США в 2008 г. американские и российские эксперты, словно соревнуясь друг с другом, принижали значение российско-американских отношений и для американского избирателя, и в общем контексте внешней политики Соединенных Штатов. На деле российское направление стало одним из приоритетов администрации Барака Обамы. В официальной Стратегии национальной безопасности США, обнародованной в мае 2010 г., Россия причислена, в одном ряду с Китаем и Индией, к «ключевым центрам влияния», с которыми Вашингтон «стремится укреплять партнерство по двусторонним и глобальным проблемам». Таким образом, политика в отношении Москвы оказалась вписанной в «большую стратегию», контуры которой намечены в упомянутой Стратегии. Более того, по сути, именно изменение характера контактов с Россией должно было послужить одним из основных стимулов к дальнейшей трансформации всего внешнеполитического подхода Соединенных Штатов.
Но, достигнув кульминации в середине 2010 г., «перезагрузка» может пойти на спад. Курс на сближение с Россией ожесточенно критикуется республиканскими оппонентами Обамы, которые на ноябрьских выборах имеют шансы лишить Демократическую партию большинства в Конгрессе. Прежний опыт похожих «перезагрузок» – в начале 1990-х и 2000-х гг. – тоже не оставляет повода для оптимизма. Как вскоре выяснялось, они носили тактический характер и не выдерживали первого серьезного испытания геополитическими противоречиями. В чем же состоят фундаментальные причины, снова и снова возвращающие российско-американские отношения в привычную колею?
Груз противоречий
К концу первого десятилетия XXI века объективная конкуренция и субъективное взаимное раздражение России и США были обусловлены рядом причин.
Во-первых, в сложившейся архитектуре европейской безопасности, созданной в основном по вашингтонским лекалам, Россия оказалась исключенной из главного института принятия решений – НАТО. Некоторые члены альянса по-прежнему видят свою основную миссию в противодействии Москве, и многие влиятельные политики в Вашингтоне симпатизируют подобным взглядам. По мнению одного из руководителей Оборонного колледжа НАТО Карла-Хайнца Кампа, высказанного им на страницах журнала «Россия в глобальной политике», «российская угроза» может вновь стать главным оправданием существования альянса, поскольку попытка приспособить блок для проведения масштабных операций за пределами евроатлантической зоны не привела к успеху.
Во-вторых, Москва и Вашингтон конкурируют за симпатии стран – соседей России. Российское географическое положение таково, что окружающие ее регионы давно вызывают у США особый интерес. Целью Соединенных Штатов, пусть и не декларированной, является ограничение влияния России на сопредельных территориях, поскольку политика Москвы потенциально затрудняет реализацию глобального американского курса. В свою очередь, Россия болезненно воспринимает поддержку Америкой политических сил, разыгрывающих «антироссийскую карту». И хотя при Обаме накал противостояния явно снизился, концептуально ничего не изменилось.
В-третьих, Москва и Вашингтон расходятся во взглядах на ряд ключевых проблем международной безопасности – от критериев признания или непризнания самопровозглашенных государств до подхода к ядерной проблеме Ирана.
В-четвертых, США не скрывают заинтересованности в диверсификации маршрутов, по которым углеводороды с месторождений Евразии поставляются на мировые рынки. Вашингтон поддерживает проекты строительства трубопроводов из Центральной Азии и Закавказья на запад и – в перспективе – на юг, минуя территорию России. Для Москвы это гораздо больше, чем рутинная конкуренция между российскими и иностранными компаниями. В отличие, например, от соперничества авиастроительных концернов Boeing и Airbus, каждый из которых играет заметную, но не определяющую роль в экономиках, соответственно, США и Европейского союза, нефтегазовая конкуренция затрагивает интересы системообразующей отрасли российской экономики и способна подорвать важнейший источник российского бюджета, что будет иметь фундаментальные стратегические последствия.
Наконец, политические дискурсы в обеих странах в основном преследуют цель выставить другую сторону непримиримым соперником на международной арене и в геополитическом, и в идейном плане. Восприятие антагонизма России и Соединенных Штатов как непреодолимой константы необходимо влиятельным кругам в обеих столицах для обоснования собственного курса не только на внешней арене, но иногда и внутри страны. Эти групповые интересы будут противиться любой реальной «перезагрузке», и от тех российских и американских политиков, которые готовы изменить сложившиеся стереотипы, потребуются большие затраты политического капитала. Иными словами, призывать к пересмотру устоявшихся за десятилетия основ двусторонних отношений более рискованно, чем настраивать общественное мнение на противодействие недружественным внешним силам.
Эти расхождения давно стали хроническими. В любой момент на протяжении двух прошедших десятилетий в стадии обострения находилось одно или сразу несколько из них. В результате подавлялись какие-либо зачатки сотрудничества между Москвой и Вашингтоном. Конечно, вряд ли существует государство, которое не имело бы никаких идейных или материальных противоречий с США. Однако отношения России и Соединенных Штатов имеют принципиальную особенность – они «зацементированы» взаимным стратегическим сдерживанием.
Взаимное устрашение
Три главных обстоятельства отличают сдерживание от других стратегий действия в конфликте.
Во-первых, государство, осуществляющее сдерживание, исходит из предположения о том, что другая сторона априори стремится причинить ущерб его безопасности и прочим жизненно важным интересам. Оппонента необходимо удержать от нанесения вреда, убедив в том, что ответ будет не менее сокрушительным. Сотрудничество между сдерживающими друг друга государствами возможно в отдельных областях, но в целом они рассматривают друг друга в контексте постоянной игры с нулевой суммой.
Во-вторых, стороны не исключают военное противостояние как вариант развития отношений, предполагая использовать риск эскалации как инструмент сдерживания. Легкость, с которой российские и американские эксперты стали размышлять о возможности войны между Россией и США в свете событий в Южной Осетии (август 2008 г.), указывает на то, что силовое противостояние до сих пор воспринимается допустимым на рациональном уровне. Например, политолог Николай Косолапов на страницах журнала «Международные процессы» (январь-апрель 2009 г.) делает вывод о том, что «нельзя считать исключенной возможность прямого военного столкновения между Россией и США», а «риск столкновения на протяжении периода после 1991 г. в целом повышается». Характерно, что многие в России задаются вопросом: хватило бы для сдерживания Соединенных Штатов российского потенциала обычных вооружений или Вашингтон не решился оказать военную поддержку Грузии только потому, что Россия обладает ядерным оружием? Большинство склоняется ко второй точке зрения.
Наконец, сдерживающие друг друга стороны не желают допускать ослабления способности нанести оппоненту серьезный ущерб не только в ближайшей, но и в долгосрочной перспективе, то есть исключают саму возможность изменения характера отношений. Опыт холодной войны показал, что если доминирующим приоритетом политики безопасности государства становится сдерживание конкретного могущественного оппонента, то на это направляются основные ресурсы, отвлекаемые от решения иных важных задач, включая внутреннее развитие и борьбу с другими внешними угрозами. Характерно, кстати, что в ходе экономического кризиса 2008–2009 гг. вопрос о значимом (а не косметическом) сокращении расходов на оборону ради экономии бюджетных средств являлся табу для большинства правительств (США, Россия, Китай, государства Ближнего Востока и Южной Азии и даже страны Евросоюза). Судя по всему, никто из значимых международных игроков не верит в то, что реалии современной глобальной и взаимозависимой экономики снижают значение военного фактора. (Правда, сейчас об урезании ассигнований на оборону всё-таки заговорили в Европе и даже в Америке, слишком остро встала проблема бюджетных дефицитов.)
О том, насколько существенна для американских политиков грань между сдерживанием и отсутствием сдерживания крупного международного игрока, свидетельствует, например, дискуссия, развернувшаяся в 2003 г. Влиятельные неоконсервативные политики всерьез задались вопросом о том, не начать ли сдерживать Францию, принципиально выступившую против операции в Ираке. Конечно, сложно вообразить ситуацию, при которой один участник блока НАТО взялся бы сдерживать другого. Однако само обсуждение возможности перехода к подобной стратегии в отношении Парижа стало сигналом для всей (не только внешнеполитической) государственной бюрократии и дополнительно осложнило отношения двух союзников, которые и так переживали резкий спад.
В российско-американском случае ситуация взаимного сдерживания усугубляется ядерным устрашением. Единственная мыслимая функция ядерного оружия заключается в сдерживании потенциальных противников от массированной атаки. Таким образом, если страна обзавелась таким оружием, то ей не обойтись без противника, «достойного» ядерного устрашения. Для России таковым остаются в первую очередь США, и наоборот.
Поверив в то, что только страх перед ядерным возмездием удерживает оппонента от реализации агрессивных планов, стороны начинают опасаться снижения убедительности своих ядерных потенциалов. В диалоге о сокращении стратегических вооружений Россия и Соединенные Штаты исходят из уверенности в том, что каждая из сторон стремится повысить уязвимость оппонента к ядерному удару, дабы конвертировать завоеванное преимущество в дипломатический или экономический дивиденд. До тех пор, пока действует подобный подход, модель отношений измениться не может.
Издержки сдерживания
Стратегия сдерживания «замораживает» конфликт, а не прокладывает путь к его разрешению. Ядерное устрашение олицетворяет экзистенциальное противостояние. Понимая это, экономически развитые государства современного мира стараются избежать создания ситуации сдерживания (тем более с ядерным компонентом) в отношениях с любым сколько-нибудь значительным экономическим партнером. Слишком велики потенциальные коммерческие издержки.
Сдерживая друг друга, США и Россия резко затрудняют взаимовыгодное двустороннее сотрудничество. Эпопею по вступлению России в ВТО, которая давно уже побила все рекорды длительности, трудно объяснить чем-либо иным, кроме имеющейся на Западе психологии сдерживания Москвы. Как показал случай с продажей компании Opel российскому инвестору, государства – члены НАТО неохотно идут на передачу новейших промышленных технологий (отнюдь не только военных) странам-оппонентам (по крайней мере потенциальным) в военно-политической сфере. Взаимное сдерживание не дает преодолеть недоверие, что, в свою очередь, препятствует взаимодействию в области модернизации и не позволяет искать эффективные ответы на последствия изменения климата, вырабатывать взаимовыгодный режим использования транспортных путей и природных ресурсов Арктики и т. д.
История знает примеры, когда государства осуществляли масштабный экономический обмен, не сближаясь в социально-экономическом и политическом отношении (например, СССР и Финляндия в годы холодной войны). Однако между сдерживающими друг друга крупными державами полноценные экономические отношения не складывались никогда. Состояние стратегического сдерживания и чрезмерная сосредоточенность на поддержании ракетно-ядерного баланса противоречит логике взаимоотношений внутри экономически развитой части международного сообщества и императиву много-стороннего сотрудничества в решении обостряющихся глобальных проблем.
Сегодня это хорошо понимают, например, в КНР. Пекин и Вашингтон не доверяют официальным декларациям о взаимных намерениях в военно-политической сфере. На уровне военного планирования они, вероятно, исходят из того, что в случае обострения, например, тайваньской проблемы сторонам придется прибегнуть к риторике ядерного устрашения. Однако в условиях, когда на торговлю с США приходится около 15% китайского товарооборота, Пекин (как и Вашингтон) стремится принизить значение возможного ядерного сдерживания.
В противном случае жизненно важное для развития КНР экономическое взаимодействие с Соединенными Штатами попало бы в прямую зависимость от взаимного восприятия. В случае их жесткого противопоставления в качестве объектов сдерживания в сфере безопасности неизбежно оказались бы политизированы вопросы использования американскими корпорациями даже относительно безобидных с военной точки зрения передовых технологий для производства продукции или оказания услуг в Китае. Это похоронило бы надежду КНР на сохранение темпов роста китайской экономики и – как следствие – социальную стабильность страны.
Сдерживание гарантированно отсутствует только в отношениях между государствами – членами одного и того же военно-политического альянса. Но психология игры с нулевой суммой между Москвой и Вашингтоном не является прямым следствием того, что Россия не входит в НАТО. Соединенные Штаты поддерживают тесные партнерские отношения с рядом государств, которые не состоят с ними в формальном союзе и зачастую оппонируют Вашингтону на международной арене. В их числе такие разные игроки, как европейские «нейтралы», Китай и Индия, некоторые государства Ближнего Востока. У России также есть опыт длительного и доверительного взаимодействия со странами, которые не имеют с Москвой формальных союзных отношений. Например, крупные государства на Ближнем и Среднем Востоке, некоторые европейские страны или соседи России, не участвующие в Организации Договора о коллективной безопасности и далеко не во всем разделяющие позицию Москвы по военно-политическим вопросам.
Пересмотр ситуации взаимного ядерного сдерживания между Россией и Соединенными Штатами также не означает, что Москва и Вашингтон достигнут полного согласия по динамике дальнейшего сокращения вооружений. Отказ от сдерживания не связан напрямую с проектом «безъядерного мира», вызывающим столько споров, и не требует незамедлительного признания, что ядерное оружие скорее угроза международной безопасности, чем фактор стабильности. Пока стороны уверены в том, что обладание ядерным оружием – это показатель престижа и фактор влияния в современном мире, ничто не мешает им поддерживать ядерные арсеналы на таком уровне, который они считают необходимым и могут оправдать перед лицом общественности с финансовой точки зрения.
Проблема сдерживания носит не технический, а политико-психологический характер. Дело не столько в количестве боеголовок и носителей у каждой из сторон или времени, имеющемся у руководителей России или США на принятие решения об ответном ядерном ударе в случае срабатывания системы предупреждения о ракетном нападении. Эти вопросы вторичны по сравнению с восприятием Москвой и Вашингтоном друг друга как стратегических соперников в ядерной сфере. Как писал еще в 2000 г. американский дипломат и эксперт по проблемам разоружения Джеймс Гудби в своей книге «Неразделенная Европа. Новая логика мира в американо-российских отношениях», желательно вообще исключить ядерное столкновение между Россией и США из возможных сценариев развития событий по субрациональным основаниям. От агрессивных действий стороны должно удерживать не просто осознание огромных материальных издержек, а совпадающие ценностные ориентиры.
Разрывая «порочный круг»
Сдерживание, особенно основанное на ядерном устрашении, стало центральным звеном «замкнутого круга», образовавшегося в российско-американских отношениях после Второй мировой войны. С тех пор кардинально изменилась ситуация, но не психология. Тому, кого сдерживаешь, нельзя доверять. А без общего доверия крайне сложно разрешить конкретные противоречия. Таким образом, стратегическое сдерживание, взаимное недоверие и конкретные политические противоречия и есть тот самый «замкнутый круг», по которому движутся отношения России и США.
На протяжении уже двух десятилетий попытки сконцентрироваться только на одном из звеньев этой «порочной цепи» не приносили результатов. Так, пути разрешения конкретных противоречий – особенно в соседних с Россией регионах – обсуждаются уже почти два десятилетия. Но до тех пор, пока Москва и Вашингтон сдерживают друг друга, любые договоренности в отношении малых государств будут восприниматься в Америке как циничный размен, а в России – как уступка со стороны США в условиях непрекращающейся борьбы. В результате стороны обречены на то, чтобы воспроизводить противоречия.
Есть ли шанс разорвать порочный круг и снять системные препятствия на пути к сотрудничеству? Современная история дает как минимум один пример того, как Россия преодолела отношения взаимного сдерживания, включая ядерное устрашение, с крупным международным игроком – Китаем.
В ядерную эпоху советско-китайские отношения неоднократно находились на грани войны – достаточно вспомнить столкновение на острове Даманском в 1969 г. и китайско-вьетнамскую войну в 1979 году. Москва и Пекин рассматривали сценарий вооруженного конфликта как вполне вероятный и занимались сдерживанием друг друга не только средствами дипломатии, но и через ядерное устрашение.
Старт процессу комплексного разрешения противоречий был дан в конце 1980-х гг. Михаилом Горбачёвым. Чтобы не попасть в стратегическую ловушку, каковую представляла собой одновременная конфронтация с Вашингтоном и Пекином, Москва пошла на то, чтобы устранить причины, беспокоившие китайское руководство. Были выведены войска из Афганистана и Монголии, сокращена войсковая группировка на Дальнем Востоке. На протяжении 1990-х гг. происходило восстановление взаимного доверия. Тем самым был подготовлен «медовый месяц» российско-китайских отношений начала и середины 2000-х гг. Дополнительным стимулом стала общая озабоченность Москвы и Пекина «второй волной» постбиполярного интервенционизма США: при администрации Джорджа Буша-младшего Америка резко нарастила военное присутствие в Евразии.
Сложно выявить причинно-следственную связь между развитием экономического взаимодействия двух стран и устранением их взаимных озабоченностей в сфере безопасности. По мнению американского политолога Чарльза Капчана, который в недавней книге «Как враги становятся друзьями: источники стабильного мира» приводит несколько случаев преодоления вражды между крупными государствами, такая связь чаще всего отсутствует. Но, без сомнения, семикратный рост объема российско-китайской торговли за 2000–2008 гг., а также готовность китайских банков долгосрочно вкладывать в российскую экономику, например, кредитуя российские нефтяные компании, был бы невозможен, продолжайся между сторонами стратегическое сдерживание.
Пока не поздно
Пока Москва и Вашингтон надеются на укрепление своих позиций за счет предполагаемого ослабления оппонента – России в краткосрочной перспективе, а США – в долгосрочной. Если ослабление будет асимметричным, то для слабеющей стороны фактор сдерживания приобретет дополнительную значимость, а у относительно усиливающейся державы может появиться соблазн применить потенциал принуждения. Однако в случае параллельного снижения показателей мощи в примерно одинаковой пропорции (или утверждения мысли о том, что такое ослабление происходит), Москва и Вашингтон могут счесть преодоление сдерживания выгодным.
Отказ от нынешней модели возможен не только в результате «сбалансированного ослабления» сторон, но и вследствие переосмысления их роли и места в мире в контексте происходящих изменений. Так, КНР и СССР в конце 1980-х гг. решили отказаться от жесткой конкуренции за роль руководящего идейного центра мирового коммунистического движения. При этом обе страны осознали, что могут извлечь значительную выгоду из экономического взаимодействия и внешнеполитической координации, если перестанут рассматривать мировую политику исключительно сквозь призму советско-американского противостояния.
Сближение Москвы и Пекина происходило на фоне качественных изменений всей глобальной ситуации – советско-американских отношений, системы военно-политических союзов в Европе и Азии. Различные субъекты международных отношений переосмысливали свое место в нарождавшейся новой системе и искали нишу в постбиполярном мире. Аналогичным образом в начале 2010-х гг. преодоление российско-американского сдерживания должно происходить в условиях перемены стратегий союзников США по НАТО, влиятельных стран исламского мира и Израиля, участников конфликтов на пространстве Евразии.
Отдельным и крайне важным фактором вновь является Китай, бурный рост которого создает ситуацию неопределенности – ни Москва, ни Вашингтон не имеют четкого представления о том, как строить отношения с Пекином в средне- и долгосрочной перспективе. Модели, типичные для второй половины ХХ столетия, – сдерживание, вовлечение, формальный альянс – к КНР в современных условиях неприменимы. Равно как практически неосуществимо и формирование коалиции против Китая. Однако вызов, который бросает и Москве, и Вашингтону стремительное развитие Пекина, требует гибкого реагирования, а оно невозможно, если при этом оставаться в состоянии взаимного сдерживания.
Как известно, по-новому взглянуть на внешнеполитические цели и приоритеты легче всего перед лицом общей неотвратимой угрозы. Однако если исключить непрогнозируемые катастрофические сценарии, в современной международной среде не просматривается кандидата на столь серьезный общий вызов безопасности России и США. Имеющиеся источники озабоченности – Афганистан, ядерные программы Ирана и Северной Кореи, возможные попытки «мегатерроризма» – не создают у Вашингтона и Москвы достаточной мотивации к тому, чтобы в одночасье отказаться от взаимного стратегического сдерживания.
Хуже того, эти глобальные вызовы становятся поводом для противоречий по тактическим вопросам. По той же причине страдает совместная работа в таких сферах, как борьба с последствиями климатических изменений или освоение Арктики, где сотрудничество России и Соединенных Штатов необходимо.
При отсутствии ясной объединяющей угрозы ракетно-ядерное сдерживание России и США окончательно станет анахронизмом в течение следующего десятилетия.
Причина тому – размывание четких ориентиров в мировой политике и для крупных, и для малых государств, о чем на страницах этого журнала писал Тимофей Бордачёв. Международная ситуация становится столь многоаспектной, что даже самые прочные военно-политические союзы, включая НАТО, сталкиваются с нарастающими сложностями при попытке сформулировать общую повестку дня. Во «внешнеполитическое уравнение» каждого игрока включаются все новые и новые переменные – от энергетической безопасности, необходимости дать ответ на вызов меняющегося климата и противостоять последствиям природных катаклизмов до растущего влияния этнорелигиозных общин и специфических социокультурных ценностей на формирование внешнеполитического курса.
В таких условиях эксперты прогнозируют ослабление жестких постбиполярных союзов (не только НАТО, но и скорее всего комплекса взаимоотношений в сфере экономики и безопасности на пространстве СНГ, да и монолитность ЕС вызывает растущие сомнения). Они предвидят появление на этом фоне новых возможностей извлекать выгоду из сотрудничества с традиционными оппонентами – пусть и по тактическим темам. Все более очевидно, что взаимное ракетно-ядерное сдерживание двух ядерных сверхдержав – ригидная, негибкая форма отношений между потенциальными партнерами – не соответствует складывающимся новым реалиям плюралистичного мира.
Тем более что сегодня, когда процесс распространения оружия массового уничтожения выходит из-под контроля, на международной повестке дня появляются совершенно другие задачи, прежде всего сдерживание новых ядерных держав, имеющих региональные амбиции. Вместо того чтобы продолжать преимущественно ритуальное взаимное ядерное устрашение, Россия и Америка должны совместно выступить гарантами безопасности в тех частях мира, где существует угроза локального ядерного противостояния. В первую очередь в Южной и Восточной Азии, а также на Ближнем Востоке, особенно в случае обретения Ираном ядерного оружия.
Практически нет сомнений в том, что в недалеком уже будущем новые обстоятельства заставят спешно отказываться от устаревших стереотипов. Важно, чтобы российско-американское ракетно-ядерное сдерживание стало пережитком прошлого раньше, чем мировая ситуация станет неуправляемой. Поэтому требуются целенаправленные действия прозорливых политиков по обе стороны Атлантического океана и активное обсуждение проблемы сдерживания в экспертном сообществе.
