Дэниел Эллсберг — по словам Генри Киссинджера, «самый опасный человек в Америке» — был консультантом Министерства обороны США и Белого дома и разрабатывал планы ведения ядерной войны. Осознав масштабность угрозы применения ядерного оружия, он стал яростным его противником и главным разоблачителем. В августе 2018 г. в издательстве «Альпина Паблишер» вышла его книга «Машина Судного дня», посвященная ядерной политике США. Отрывки из этой книги мы предлагаем нашим читателям с любезного разрешения издателя.
Угроза первого использования
На магнитофонной записи разговоров в Овальном кабинете 25 апреля 1972 г. содержится такой обмен мнениями между Ричардом Никсоном и советником по национальной безопасности Генри Киссинджером в отношении возможного американского ответа на успешное наступление северовьетнамцев:
Президент: Я все же думаю, что нам следует разбомбить эти дамбы. Много народа утонет?
Генри Киссинжер: Да, порядка 200 000 человек.
Президент [в задумчивости, обыденно]: Нет, нет, нет… Я бы лучше использовал атомную бомбу. Понимаешь, Генри?
Киссинжер [как и президент, тихим голосом]: Это, думаю, будет чересчур.
Президент [с удивлением]: Атомная бомба, это тебя беспокоит? Ради всего святого, я просто хочу, чтобы ты мыслил масштабно, Генри.
Это был не первый раз, когда Никсон забавлялся подобными масштабными идеями. Как пишет бывший глава его администрации Г. Холдеман в мемуарах, над которыми он работал в ожидании тюремного заключения за участие в Уотергейтском скандале, Никсон задумал покончить с Вьетнамской войной еще во время предвыборной кампании в 1968 году.
Никсон не просто хотел положить конец Вьетнамской войне, он был абсолютно уверен, что сделает это в первый же год своего президентского правления… Угроза была ключевым элементом, и Никсон придумал название для своей теории, которое, думаю, приведет в восхищение всех его ненавистников. Мы прогуливались вдоль окутанного туманом берега после работы над речью на протяжении целого дня [во время предвыборной кампании 1968 г.]. Он сказал: «Я назвал ее “теорией безумца”, Боб. Я хочу намекнуть северовьетнамцам, что дошел до точки, когда могу сделать всё ради прекращения войны. Мы просто скажем им, знаете, Никсон свихнулся на ненависти к коммунизму. Мы не можем удержать его, когда он выходит из себя, — а он держит палец на ядерной кнопке, — и Хо Ши Мин сам через пару дней прибежит в Париж и будет умолять о мире».
Прочитав мемуары Холдемана, я сразу же подумал, что Никсон позаимствовал как минимум название своей теории, а может быть, и саму идею, у Киссинджера, т.е. косвенным образом у меня. К моему облегчению, при более внимательном изучении мемуаров выяснилось, что Холдеман датировал свой разговор с Никсоном 1968 г., а, как известно, Никсон впервые встретился с Киссинджером только осенью 1969 г. Хорошо это или плохо, но Ричард Никсон придумал свою безрассудную политику без влияния со стороны Киссинджера или с моей стороны.
Скорее всего, у его идеи достижения амбициозной цели во Вьетнаме с помощью ядерной угрозы был более авторитетный источник: Дуайт Эйзенхауэр, при котором Никсон на протяжении восьми лет занимал должность вице-президента. Как говорит Холдеман в том же самом пассаже о теории безумца, Никсон «увидел параллель в действиях президента Эйзенхауэра в конце другой войны. Когда Эйзенхауэр пришел в Белый дом, Корейская война зашла в тупик. Эйзенхауэр поспешил положить конец этому. Он намекнул китайцам, что сбросит атомную бомбу на Северную Корею, если немедленно не будет заключено перемирие. Всего через несколько недель китайцы добились согласия на перемирие, и Корейская война завершилась». (Эйзенхауэру, как бывшему главнокомандующему в Европе во время Второй мировой войны, в отличие от самого Никсона, ни к чему было намекать на безумие, чтобы придать вес ядерной угрозе. Однако, по словам Холдемана, Никсон «верил в то, что его жесткая антикоммунистическая риторика с 20-летним стажем убедит Северный Вьетнам в серьезности обещанного».)
Не только Никсон верил в то, что ядерная угроза критически необходима для достижения перемирия на Корейском полуострове, которое соблюдается — с трудом в настоящий момент — вот уже 64 года. Так думал сам Эйзенхауэр. Бывший глава его администрации в Белом доме Шерман Адамс, как рассказывают, поинтересовался у Эйзенхауэра позднее, как ему удалось добиться перемирия в Корее. «Под угрозой начала ядерной войны, — не задумываясь ответил тот. — Мы сказали, что не сможем оставаться в рамках ограниченной войны, если коммунисты не пойдут на перемирие. Они не хотели полномасштабной войны или атомного удара. Это сдержало их в определенной мере». Его госсекретарь Джон Фостер Даллес дал точно такое же объяснение.
Никто в точности не знает, действительно ли эта угроза повлияла на китайских руководителей и даже дошла ли она до них. Что совершенно определенно и логично, так это уверенность администрации Эйзенхауэра, в том числе и Ричарда Никсона, в эффективности угрозы. Глядя на нее, Эйзенхауэр и Даллес стали полагаться на угрозы и в последующих кризисах. Пафосный отчет Даллеса в 1956 г. о стратегии принятия риска, лежавшей в основе нескольких первых случаев применения угроз, привел к рождению термина «балансирование на грани войны». В выражениях, которые звучали рефреном на протяжении всей холодной войны, — в выражениях, фактически определивших понятие «холодная война» в том смысле, в котором оно возвращается в последние несколько лет, — Даллес заявил:
Некоторые говорят, что мы балансируем на грани войны. Конечно, мы балансируем на грани войны. Способность балансировать на грани войны без ее развязывания — это абсолютно необходимое искусство. Если вы им не владеете, то неизбежно скатываетесь в войну. Если вы пытаетесь отмахнуться от него, если вы боитесь балансировать на грани, то проигрываете.
И, как я обнаружил вскоре после отставки Никсона, эта стратегия не заканчивается на Даллесе и Эйзенхауэре…
***
«Неправда, что ядерная война была когда-либо чем-то “немыслимым”, — писал британский историк Э. Томпсон. — О ней думали всегда и воплощали эти мысли в жизнь». Он имеет в виду президента Гарри Трумэна, при котором атомные бомбы были использованы для уничтожения людей в Хиросиме и Нагасаки в августе 1945 г. На что еще нужно обратить внимание, так это на то, что президент, приказавший сбросить бомбы, — а вместе с ним и подавляющее большинство американцев — считает эту ядерную бомбардировку потрясающе успешной. Такие мысли порождают новые мысли, которые принимаются к действию.
Военные стратеги в американском правительстве в действительности думают о ядерной войне постоянно на протяжении последних 72 лет: и не только или даже не столько в связи со сдерживанием или ответом на ядерный удар Советов по Соединенным Штатам, их вооруженным силам или союзникам. Приготовления и готовность начать ядерную войну «в случае необходимости» являются основой основ давней американской политики, заявлений в периоды кризисов и действий не только в Европе, но и в Азии, и на Ближнем Востоке.
Представление, характерное практически для всех американцев, о том, что «ядерное оружие никогда не использовалось после Нагасаки», глубоко ошибочно. Американские ядерные арсеналы не просто наращивались годами, а потом лежали, не находя применения, если не считать удержания Советов от применения ядерного оружия против нас. Раз за разом, как правило, в секрете от американской публики, наше ядерное оружие использовалось для совершенно других целей.
Оно использовалось точно так же, как пистолет, который направляют на кого-то во время стычки, необязательно нажимая на курок. Для некоторых смысл использования пистолета — это получение возможности добиться своего, не нажимая на курок. Именно для этого он приобретается, именно для этого его держат заряженным и под рукой. Все американские президенты, начиная с Франклина Рузвельта, смотрят на ядерное оружие с этой позиции: с точки зрения возможности угрожать ядерным ударом, если определенные требования не будут выполнены.
Секретная с самого начала история этого периода, охватывающая не только холодную войну, показывает, что слова о законности президентского права на первое использование — права Америки первой нанести ядерный удар в случае эскалации конфликта с применением обычного оружия — являются не символическими и не риторическими. В действительности каждый президент от Трумэна до Клинтона чувствовал себя в праве в определенный момент — обычно в глубокой тайне от публики — угрожать и/или обсуждать с Объединенным комитетом начальников штабов планы и готовиться к возможному нанесению Соединенными Штатами тактического или стратегического ядерного удара в разгар текущего неядерного конфликта или кризиса.
Это общее утверждение кажется, я точно знаю, странным, ошеломляющим и, на первый взгляд, совершенно немыслимым. Чтобы немного развеять такое впечатление, я привожу ниже перечень наиболее достоверных ядерных кризисов, которые теперь можно подтвердить документами, относящимися к последней половине XX века. За ним следует обсуждение более близких к нам примеров ядерных угроз от Джорджа Буша-старшего до Дональда Трампа.
1. Хиросима и Нагасаки, август 1945 г. (с угрозой продолжать бомбардировку до тех пор, пока Япония не капитулирует).
2. Размещение Трумэном бомбардировщиков B-29, официально характеризуемых как «способных нести ядерное оружие», на базах в Великобритании и Германии в самом начале блокады Берлина в июне 1948 г. (критически важный, с точки зрения администрации, шаг для того, чтобы не дать Советам установить воздушную блокаду).
3. Пресс-конференция Трумэна, на которой прозвучало предупреждение об активном рассмотрении вопроса применения ядерного оружия, 30 ноября 1950 г., в Корее после вступления Китая в войну.
4. Тайные угрозы Эйзенхауэра в адрес Китая с тем, чтобы заставить его поддержать урегулирование в Корее в 1953 г.
5. Секретное предложение госсекретаря Даллеса французскому министру иностранных дел Бидо двух (возможно, трех) тактических ядерных боеприпасов в 1954 г. для освобождения французских войск в Индокитае, попавших в окружение у города Дьенбьенфу.
6. Внутреннее согласие при Эйзенхауэре и Даллесе во время первого кризиса в Тайваньском проливе в сентябре 1954 г. — апреле 1955 г. относительно необходимости применения ядерного оружия в качестве последнего средства для защиты островов Цзиньмынь и Мацзу. Чтобы поставить Китай в известность об этом, в его адрес был сделан целый ряд заявлений, которые, по мнению Даллеса, и привели к разрешению кризиса.
7. «Дипломатическое использование бомбы» (выражение Никсона) для сдерживания односторонних действий Советов против Великобритании и Франции во время Суэцкого кризиса 1956 г.
8. Секретная директива Эйзенхауэра начальникам штабов во время Ливанского кризиса 1958 г. о подготовке к использованию ядерного оружия при необходимости для предотвращения захвата Ираком нефтяных месторождений Кувейта.
9. Секретная директива Эйзенхауэра начальникам штабов в 1958 г. о разработке плана использования ядерного оружия против Китая в случае его попытки захватить остров Цзиньмынь.
10. Берлинский кризис 1958–1959 гг.
11. Берлинский кризис 1961–1962 гг.
12. Карибский ракетный кризис 1962 г.
13. Многократная «игра ядерными мускулами», включая демонстративное развертывание и приведение в состояние боевой готовности — видимое противнику и играющее роль «ядерного сигнала» — специальных сил, играющих ключевую роль в американских планах стратегической ядерной войны.
14. Массированные публичные обсуждения в прессе и в Сенате сообщений о рекомендации Объединенного комитета начальников штабов президенту Джонсону использовать ядерное оружие для защиты морских пехотинцев, окруженных в Кхешани, Вьетнам, в 1968 г.
15. Тайные угрозы официальных лиц из администрации Никсона для сдерживания советского удара по ядерным объектам Китая, 1969–1970 гг.
16. Тайные угрозы Никсона осуществить массированную эскалацию военных действий в Северном Вьетнаме, включая применение ядерного оружия, озвученные Генри Киссинджером, 1969–1972 гг.
17. Угрозы и развертывание военно-морской группировки с ядерным оружием в 1971 г. для сдерживания (по словам Никсона) советского ответа на возможные действия Китая против Индии во время индо-пакистанской войны, однако не исключено, что основной целью было сдерживание военного давления Индии на Пакистан.
18. Совет национальной безопасности при Никсоне привел стратегическую авиацию в состояние высокой боевой готовности в октябре 1983 г. с тем, чтобы удержать Советы от одностороннего ввода сухопутных сил для разделения воюющих сторон в арабо-израильской войне.
19. Президент Форд перевел ядерные силы на третий уровень боеготовности 19 августа 1976 г. в ответ на «инцидент с обрезкой дерева» — стычку в демилитаризованной зоне на Корейском полуострове. США демонстрировали силу и угрожали применением ядерного оружия. Бомбардировщики B-52 «с Гуама угрожающе летели на север до Желтого моря курсом прямо… на Пхеньян».
20. «Доктрина Картера на Ближнем Востоке» в январе 1980 г., как ее называли министр обороны Гарольд Браун, помощник госсекретаря Уильям Дайесс и другие.
21. Серьезное обсуждение в Белом доме и Объединенном комитете начальников штабов в августе 1980 г. возможности использования тактического ядерного оружия, если усиление советской группировки на иранской границе приведет к вторжению в Иран, за которым последовало тайное прямое ядерное предупреждение Советскому Союзу (этот эпизод, описанный в профессиональном военном журнале и в статьях газеты New York Times, остается практически неизвестным американской публике и даже ученым, хотя Джоди Пауэлл, пресс-секретарь президента, по некоторым данным, описывал его, как «самый серьезный ядерный кризис со времен Карибского ракетного кризиса»).
22. Доктрина Картера была практически подтверждена, включая ядерную компоненту, президентом Рейганом в январе 1981 г.
23. Официальные угрозы администрации Джорджа Буша-старшего применить ядерное оружие в ответ на возможные «вопиющие действия» Ирака во время операции «Буря в пустыне» в январе 1991 г.
24. Прямые тайные угрозы администрации Клинтона использовать ядерное оружие против Северной Кореи в 1995 г. в случае продолжения ее ядерной программы (после чуть было не нанесенного американцами обычного удара в 1994 г.).
25. Публичное предупреждение Уильяма Перри, министра обороны при Клинтоне, о возможности нанесения ядерного удара по ливийскому подземному заводу по производству химического оружия в Тархуне, 1996 г.
Из этого списка (и более поздних угроз) следует, что никакого 70-летнего моратория на активное рассмотрение и использование ядерных угроз для поддержания «атомной дипломатии» не существовало. Несмотря ни на какие запреты на нажатие спускового крючка — а документы говорят о том, что они были жесткими даже во время затянувшихся войн в Корее и Вьетнаме, — совершенно нет оснований говорить о существовании табу на использование ядерного оружия для угроз или реальных ударов. Вопреки тому, что нередко говорят о ядерном оружии, не существует никакой «традиции неиспользования». Правильнее говорить, что к нашему великому счастью существует традиция ненанесения ядерных ударов.
По тем или иным причинам ни одна из ядерных угроз или планов после 1945 г. не была реализована. Значит ли это, что все они оказались либо блефом, либо победой? Почти наверняка некоторые из них были сознательным блефом. Относительно других трудно сказать что-либо определенное. Однако, глядя на рассекреченные наконец-то внутренние обсуждения, я не верю, что все они были блефом, особенно во времена Эйзенхауэра и Никсона. Я очень рад, что до практической проверки этого дело не дошло. Приведенный выше перечень не позволяет судить, действительно ли президент намеревался реализовать ту или иную угрозу или план «в случае необходимости» или что он реально предпринял бы, окажись угроза безуспешной. Подтверждения по этим вопросам нередко существуют, но их весомость неодинакова, и в любом случае они не являются однозначными. Это вопросы, на которые даже президентам трудно ответить самим себе.
Удалось ли с помощью каких-то угроз добиться успеха? Никто не знает этого наверняка. В одних случаях противник, возможно, и не собирался действовать иначе; в других случаях он мог изменить свое поведение из-за причин, совершенно не связанных с ядерной угрозой. Так или иначе, в нескольких случаях эффективность угроз как минимум кажется правдоподобной. Более уместно здесь говорить о том, что некоторые высшие чиновники считают эти угрозы эффективными, независимо от того, подтверждают это или нет их враги…
***
…целый ряд президентов [США — «РГП»] верил в успешность своих угроз. Все президенты после 1945 г. действовали так, словно они верили в законность текущих или будущих угроз первого использования ядерного оружия, в их эффективность и необходимость. Это действительно так даже в случае тех, кому идея использования ядерного оружия при любых обстоятельствах была ненавистна. На мой взгляд, в их число входят Джон Кеннеди и Линдон Джонсон (а вместе с ними и Роберт Макнамара, который занимал пост министра обороны при обоих президентах), а может быть, и другие. Однако они чувствовали себя обязанными, в какой-то мере в силу личного опыта, а в какой-то под давлением элиты, заправляющей внешней политикой, некоторых союзников и потенциальных внутренних конкурентов, поддерживать и повышать правдоподобность и эффективность ядерных угроз.
В своем послании «О положении в стране» в 1984 г. Рональд Рейган высказал потрясающую и совершенно справедливую мысль о том, что «в ядерной войне нельзя победить и ее никогда не следует начинать». Он не сказал и, как и все другие президенты, никогда не подразумевал, что «ядерной войной нельзя угрожать, как нельзя вести и приготовления к ней». Приготовления к упреждающему удару или к реализации угрозы первого использования или первого удара остаются центральной частью программы «модернизации» стратегических ядерных вооружений на протяжении последних 70 лет — усилиями президентов Обамы и Трампа этот срок, похоже, увеличится до 100 лет, — выгоды от которой получает военно-промышленно-парламентский комплекс.
Политическая потребность заявлять или как минимум верить, что способность выдвижения и осуществления ядерных угроз принципиально важна для национальной безопасности США и для нашего лидерства в стане союзников, — вот что заставляет всех президентов уклоняться от принятия официального обязательства «отказа от первого использования». Они открещивались от него каждый раз, когда им поступали предложения со стороны Китая — он объявил о принятии такого обязательства после своего первого испытания в 1964 г. (аналогично поступила Индия после второго испытания в 1998 г.) — и Советского Союза, который неоднократно предпринимал попытки сделать это с 1982 г. вплоть до 1993 г. В частности, Михаил Горбачев 5 октября 1991 г., фактически в последние месяцы своего пребывания на посту президента, подтвердил такое обязательство и предложил Соединенным Штатам присоединиться к нему. Однако это предложение было отвергнуто, как обычно, администрацией Буша, хотя она и приняла ряд других предложений.
Аналогичным образом Соединенные Штаты упорно не желали внимать призывам большинства других стран мира сделать публичное обещание отказаться от первого использования основой прекращения распространения ядерного оружия, в том числе на Конференции по продлению Договора о нераспространении в 1995 г. и на обзорных конференциях после 2000 г. Более того, Соединенные Штаты потребовали, чтобы НАТО продолжило процесс легитимизации угроз первого использования по своему примеру, даже после распада СССР и роспуска Организации Варшавского договора (и после вступления в НАТО большинства бывших стран — членов Варшавского договора). Между тем это упорство — в сочетании с фактическими угрозами первого использования в относительно недавних случаях противостояния с Ираком, Северной Кореей и Ираном — практически лишило Соединенные Штаты (и, возможно, всех остальных) лидерства в делегитимации и предотвращении дальнейшего распространения ядерного оружия.
Мало кто из американцев знает, в какой мере доктрина первого использования морально и политически изолирует Соединенные Штаты и их ближайших союзников от мировой общественности…
***
…Ни один из кандидатов или президентов даже отдаленно не намекал на принятие и провозглашение политики отказа от первого использования (Барак Обама — единственный президент, который всерьез задумывался над этим вопросом, особенно в последний год пребывания в Белом доме, прежде чем отбросить его под давлением министров обороны, иностранных дел и энергетики, а также некоторых союзников).
Конечно, другие основные кандидаты и президенты, занимающие такую же позицию, вызывают не такое сильное беспокойство, как Дональд Трамп, который, помимо необычного непостоянства и обидчивости, еще и непредсказуем. Это видно по его обмену репликами в марте 2016 г. с Крисом Мэтьюсом (американский политический комментатор, ведущий ток-шоу и автор — «РГП»). С одной стороны, он говорит, что «будет действовать очень, очень медленно и неохотно, когда нужно будет нажать на спусковой крючок». А с другой — тут же задается вопросом: «Ну а если кто-то из ИГИЛ нападет на нас, разве мы не должны ответить на это ядерным ударом?»
Немного спустя он продолжает: «Я буду последним из тех, кто прибегнет к ядерному оружию». Однако эта вроде бы гарантия перечеркивается предшествующим предложением (которое, как известно, не соответствует истине): «Я придерживался противоположных взглядов в отношении Ирака». Или этим: «Послушайте, вопрос использования ядерного оружия нужно снять с повестки дня. Однако разве не может наступить момент, когда его использование будет допустимо, так сказать, вероятно?» Если нет, то, как спросил Мэтьюс, «Зачем мы тогда производим его? Зачем мы его делаем?»
Одни высмеивали его за этот вопрос, хотя он кажется совершенно справедливым. Другие содрогнулись при мысли о том, что Дональд Трамп, получивший в наследство от Барака Обамы программу модернизации всего нашего ядерного арсенала на триллион долларов, может почувствовать себя вправе реально использовать часть этого арсенала. А он, без сомнения, планировал использовать его, как было ясно сказано Мэтьюсу. Он собирается использовать его точно так же, как и все другие президенты: для «выдвижения условий», для угроз, для игры на неопределенности относительно его способности «использовать ядерное оружие» в зашедшем в тупик вооруженном конфликте или во время кризиса, а может быть, для ответа на то, в чем он усмотрит унизительную провокацию. Сможет ли Трамп осуществить такие угрозы в определенных условиях или как-то иначе использовать ядерное оружие, остается неясным, но таким же возможным, как и в случае любого другого президента в ядерную эру.
Трамп ясно намекнул Мэтьюсу и почти высказал напрямую — «Я не собираюсь использовать ядерное оружие, но никогда не откажусь от рассмотрения ни одной имеющейся у меня возможности», — что он будет блефовать. В большинстве, если не во всех случаях. Тем не менее последняя из упомянутых выше стратегий ведения переговоров, заключающаяся в рекламировании и эксплуатации его собственной непредсказуемости, намеренном нагнетании неопределенности путем демонстрации спонтанного, непредсказуемого, мстительного поведения — напоминающего многим экспертам никсоновскую теорию безумца, — особенно беспокоит многих в Америке и других странах в результате усиливающегося подозрения, что этот президент может и в самом деле быть безумным.
Это впечатление подтверждается многочисленными фактами. Однако нельзя отрицать, что Трамп хитер как лис, иначе ему вряд ли удалось бы стать президентом. Он вполне способен ускользнуть от своих внутренних преследователей и удержаться в своем кресле, а нам и нашей демократии придется вытерпеть это. Но, может быть, и нет.
Так или иначе, с моей точки зрения, не подлежит сомнению, что любая социальная система (не только наша), которая создала машину Судного дня и отдала право запустить ее, включая право первого использования ядерного оружия, одному человеку — любому, необязательно тому, о ком мы говорим, или, еще хуже, неопределенному кругу лиц, — является по основным пунктам безумной. Наша система именно такова. Мы находимся во власти институализированного безумия.
Ничего нового в этом для человеческих отношений нет. В своей книге «По ту сторону добра и зла» Фридрих Ницше написал среди прочего: «Безумие отдельных людей — довольно редкое явление; но безумие групп, партий, наций и эпох — обычное дело». У нас, американцев, в Белом доме оказался необычный человек на этот раз. Однако правила Ницше для обеих наших партий, многих государств и нынешней эпохи никто не отменял. В ядерную эру это означает, что мы, люди, — прежде всего ядерные державы и их союзники — создаем неминуемую угрозу полного уничтожения не только своего вида, но большинства других живых существ на Земле.
Угрозу такого конечного результата несут прежде всего, как показывают исследования ядерной зимы, арсеналы и политика двух ядерных сверхдержав…
***
Как и бомбы, уничтожившие Хиросиму и Нагасаки, любой будущий удар с использованием хотя бы одной тактической ядерной ракеты в плотно населенном регионе приведет к гибели десятков, если не сотен тысяч жителей, не участвующих в боевых действиях. Таким образом, практически любая угроза первого использования ядерного оружия является террористической угрозой. Страна, высказывающая подобные угрозы, является террористической. Это относится и к Соединенным Штатам и всем их союзникам, включая Израиль, и к России, Пакистану и Северной Корее.
В самом деле, даже если отвлечься от концепции терроризма или преступления, продолжение Россией и Америкой (с ее союзниками по НАТО) политики угроз, размещения тактического ядерного оружия, отработки приемов нанесения первого ядерного удара по противнику «в случае необходимости», а также демонстрации готовности поставить остальную часть человечества на грань всеобщего уничтожения, это не просто моральная опасность, а моральная катастрофа. Выступая как американец, я говорю, что Америка должна отказаться от этого, не дожидаясь, пока на такой шаг пойдут другие.
Для восстановления нравственных ориентиров и в целях безотлагательного перехода к политике спасения человечества и других видов жизни на планете правительство США — включая президента, представителей органов государственной власти и Конгресс, — должны решительно заявить об исключении из рассмотрения «возможности первого использования ядерного оружия» при ведении дел с Россией, Ираном, Китаем, Северной Кореей и любым другим государством, поскольку мы как народ и государство признаем, что первое использование ядерного оружия является преступным деянием, а не законной «возможностью» для Соединенных Штатов, России и любой другой страны при любых обстоятельствах.
