«Конфуцианство и демократизация в Восточной Азии», Доу Чул Шинь, Cambridge University Press.
Начиная с середины 1980-х гг. Азию охватила так называемая «третья волна демократизации». Она принесла живую многопартийную политику в бывшие автократии – такие как Южная Корея и Тайвань. Однако сегодня, по оценкам Доу Чул Шиня, из 16 стран Восточной и Юго-Восточной Азии функционирующими демократиями являются только шесть. Показатель хуже, чем среднемировой по регионам – шесть демократий на 10 стран. В этой части мира расположены одни из самых прочных авторитарных режимов; в то же время Камбоджа, Филиппины и Таиланд мечутся между избираемыми и неизбираемыми правительствами, а экономические успехи и политическая стабильность Китая заставляют весь мир с завистью изучать предложенную Пекином модель. Что же мешает демократии укорениться в Азии?
Отчасти объяснение лежит в сфере культуры. Правда, дискуссия о культуре иногда может исказить, а не прояснить взаимосвязь ценностей и государственного устройства. Именно это происходило в ходе длительного диспута о совместимости традиционных азиатских ценностей и демократии. Шинь пытается в своей книге разрешить этот спор, отделив мифы от фактов, а предположения от доказательств.
Семейные ценности
Дебаты об азиатских ценностях начали в 1990-х гг. лидеры Малайзии и Сингапура, которые опасались, что окончание холодной войны и американское давление на Китай по вопросам прав человека и демократии в связи с событиями на площади Тяньаньмэнь могут дестабилизировать регион. В 1994 г. в интервью Фариду Закария («Культура – это судьба», Foreign Affairs, март/апрель 1994 г.) тогдашний лидер Сингапура Ли Куан Ю советовал западным странам «не навязывать свою систему обществам, где она не будет работать». Ли утверждал, что западная демократия, сосредоточенная на индивидуальных правах, не подходит для культур Восточной Азии, более ориентированных на семью. За несколько лет до этого в публичном выступлении Ли заявил, что процветание азиатским обществам принесет не внедрение западных экономических моделей, социальных норм и стратегий управления, а сохранение пяти видов отношений, которые являются самыми важными в конфуцианстве: «Первое – любовь между отцом и сыном; второе – долг между правителем и подданным; третье – почтение между мужем и женой; четвертое – превосходство старших над младшими; и пятое – доверие между друзьями».
Точка зрения Ли Куан Ю и схожие взгляды получили название «гипотеза азиатских ценностей». Согласно этой гипотезе, азиатские ценности не только вступают в противоречие с западной либеральной демократией, но и стали ключевым фактором, обеспечившим экономический рост в азиатских странах в 1990-е годы. Но эта гипотеза никогда не пользовалась единодушной поддержкой даже в самом регионе. В одном из следующих номеров Foreign Affairs Ким Дэ Чжун, южнокорейский диссидент, позже ставший президентом страны, утверждал, что основным препятствием для демократизации в Азии служит не культура, по его словам, «богатая философскими учениями и традициями, ориентированными на демократию», а «сопротивление авторитарных правителей и их апологетов» («Является ли культура судьбой? Миф об антидемократических ценностях Азии», ноябрь/декабрь 1994 года). Ким Дэ Чжун обвинил Ли Куан Ю в продвижении точки зрения на азиатскую культуру, которая не отражает действительность и служит корыстным интересам.
После этого дебаты стали еще яростнее. Появилось множество неясных, противоречащих друг другу идей о том, во что верят азиаты. Поэтому первая задача любого подкрепленного фактическими данными исследования – определить, что же на самом деле представляют собой «азиатские ценности».
Что сделал бы Конфуций?
Шинь ищет решение проблемы в истории конфуцианства: он исследует классические тексты, прослеживает эволюцию учения и составляет хронологию его распространения из Китая в Японию, Корею, Сингапур, Тайвань и Вьетнам – шесть мест, которые он определяет как «конфуцианскую Азию», учитывая устойчивое влияние этой философии. Автор называет пять ценностей, которые продолжают формировать культуру этих обществ и сегодня. Иерархический коллективизм (лояльность группе лидеров). Патерналистская меритократия (благотворное правление моральной элиты). Межличностное взаимодействие и приспособляемость (избегание конфликтов). Коллективные интересы и гармония (готовность пожертвовать личными интересами ради общих). Конфуцианский приоритет семьи (семья ставится выше собственного «я»). Предполагаемый эффект господства этих ценностей – региональная тенденция отдавать приоритет коллективному над личным и гармонии над самоутверждением.
Шинь пытается определить, насколько ценности сильны в разных государствах. Он анализирует данные двух опросов общественного мнения, проведенных в 2005–2008 гг. Ассоциацией мировых ценностей (в 57 странах) и Азиатским барометром (в 13 странах). Я являюсь членом руководящего комитета Азиатского барометра и вместе с Шинем и другими редактировал книгу, в которой были изложены результаты исследования.
Критики считают изучение культуры на основе анкетирования несовершенным по трем причинам. Во-первых, если культура – это нечто, принимаемое всеми членами общества, то, рассматривая ее как распространение ценностей и отношений среди индивидов, мы не учитываем, что она также является общим опытом. Во-вторых, метод анкетирования чрезмерно упрощает сложные, многослойные отношения, сводя культуру к набору вопросов. В-третьих, такой формат вынуждает респондентов выбирать из жестко сформулированных ответов, которые не могут адекватно отражать их убеждения.
Тем не менее подобные исследования необходимы. Никакой другой подход не может быть так же полезен при изучении мнений большого количества людей. И он меньше упрощает ситуацию, чем старые методики, склонные охватывать всю нацию в целом и утверждать, что все ее члены разделяют некий, четко не определенный набор норм. Шинь использует полученные данные вполне корректно. Например, он определяет силу патернализма в каждой стране на основе того, как много респондентов в ходе исследования Азиатского барометра согласились с двумя следующими утверждениями: «отношения между правительством и народом должны быть похожи на отношения родителей и детей» и «руководители правительства – как глава семьи, мы все должны следовать их решениям». Шинь сопоставляет эти данные с ответами на два утверждения по поводу меритократии: «если наши политические лидеры морально несгибаемы, мы можем позволить им решать все» и «если это возможно, я не хочу иметь дело с политикой». Он использует данные четыре позиции, чтобы создать шкалу приверженности патерналистской меритократии. Вывод заключается в том, что этой ценности больше придерживаются граждане авторитарных Китая, Сингапура и Вьетнама, и меньше – демократических Японии и Тайваня, как и предполагалось гипотезой азиатских ценностей.
Однако данные Шиня дают и результаты, противоречащие гипотезе. Во-первых, ценности конфуцианской Азии не больше относятся к конфуцианству, чем ценности в других странах, а на самом деле даже меньше. Здесь значительно меньшая доля граждан поддерживает патерналистскую меритократию, чем в неконфуцианской Азии, к которой Шинь относит Индонезию, Малайзию, Монголию, Филиппины и Таиланд. По сравнению с шестью другими регионами, где проводилось исследование мировых ценностей, конфуцианская Азия занимает только четвертое место по иерархичности после мусульманского мира, Африки и Латинской Америки. Логичным объяснением таких результатов может быть то, что так называемые конфуцианские ценности относятся к более универсальной категории традиционных ценностей и не являются исключительно азиатскими. Этот вывод подкрепляется и тем, что страны конфуцианской Азии не монолитны в своих нормах и убеждениях. Менее 7% японцев разделяют иерархические ценности по сравнению более чем с 40% вьетнамцев; более половины южнокорейцев поддерживают идеи равенства по сравнению с 30% населения в Китае.
Использование культуры (и злоупотребление ею)
Тот факт, что общества различаются по степени традиционализма, не удивителен, отчасти он заложен в самой методике исследования, которая предполагает сбор данных на микроуровне. Важно, что результаты Шиня подтверждают доминирующую теорию, в соответствии с которой ценности индивидов – и, соответственно, больших групп населения – со временем меняются. Традиционные ценности превалируют среди азиатов старшего возраста, менее образованных и имеющих более низкий доход – другими словами, они менее подвержены влиянию идей, технологий и экономической деятельности, которые все больше определяют современную жизнь в развитом и развивающемся мире. Как давно доказали ученые, работающие с данными, полученными путем анкетирования, традиционные ценности теряют силу, когда люди переезжают в города, становятся грамотными, получают формальное образование, работают в современных компаниях и подвергаются воздействию современных масс-медиа. Поэтому Шинь утверждает, что разнообразие ценностей в Азии обусловлено неравномерным воздействием модернизации.
Но режимы отнюдь не беспомощны перед лицом этих сил. Авторитарные правительства имеют возможность использовать систему образования и пропаганды для убеждения граждан в том, что существующие практики достаточно демократичны. По данным Шиня, большинство азиатов заявляют, что предпочитают жить при демократии, но уровень поддержки падает при ответе на вопрос об основных принципах, от которых зависит настоящая демократия. Удивительно, что разрыв между поддержкой демократии как бренда и как набора процедур более заметен в авторитарных системах. Например, в Китае 65% респондентов одобряют демократию в принципе, но лишь 28% считают возможность менять правительства через выборы существенной для демократии; менее 4% признают существенной свободу критиковать лиц, находящихся у власти. Культивируя нелиберальные ценности среди своих граждан, некоторые азиатские режимы, которые иностранные эксперты классифицируют как авторитарные, например Китай и Вьетнам, могут создавать в глазах своих граждан вполне демократический образ. То, что в этом они более успешны, чем авторитарные режимы в других регионах, вероятно, в первую очередь обусловлено впечатляющими экономическими показателями и развитой системой пропаганды, а не ценностями населения.
Демократии тоже могут влиять на культуру или эксплуатировать ее для собственной пользы. Шинь приходит к выводу, что жизнь в демократических условиях оказывает даже большее воздействие на постепенный отход от традиционных ценностей, чем модернизация. Он демонстрирует на примерах, что человек определенного возраста, пола, уровня образования и дохода со значительно большей вероятностью откажется от традиционных ценностей, если живет в демократической, а не в авторитарной стране. Это подтверждает тот факт, что демократическая система, как только она установлена, начинает продвигать среди граждан ценности, которые помогают ей функционировать.
Некоторые формы азиатского традиционализма даже могут способствовать демократии. По мнению Шиня, конфуцианская приверженность крепким семьям помогает упрочить доверие и толерантность в обществе в целом, что противоречит широко распространенному убеждению, будто узкая, родственная лояльность несовместима с демократическими нормами. Патерналистская меритократия также не является препятствием для демократизации: на самом деле эта ценность, по-видимому, может способствовать уважению к демократическим режимам так же, как и к авторитарным.
Гипотеза азиатских ценностей не учитывает способность режимов формировать культуру, которая рассматривается как ресурс, используемый режимами и их оппонентами и в демократических, и в авторитарных системах. Ценности граждан не являются единственным фактором, определяющим тип государственного устройства, который предпочтет общество.
Провальная гипотеза
Поскольку культура – это не железная клетка, необходимо учитывать множество моментов при прогнозировании системы государственного устройства в Азии. Важным фактором являются достигнутые результаты. В конечном итоге стабильность конкретного режима в значительной степени зависит от его способности удовлетворять потребности своих граждан. Экономическая стагнация, неравенство доходов и коррупция подрывают легитимность любого правительства.
Однако в соответствии с выводами Шиня авторитарные системы более уязвимы перед кризисами легитимности, чем демократии. В авторитарной Азии значительная доля граждан считает демократию желательной и подходящей для своих стран, цифры колеблются от 60% в Китае до 90% во Вьетнаме. Там, где демократия пришла на смену дискредитировавшим себя авторитарным режимам (военное правление в Южной Корее, однопартийная система на Тайване, императорская власть в Японии), поддержка авторитарной альтернативы колеблется на уровне от 4 до 17%. Азиатские демократии доказали свою жизнеспособность. Граждане продолжают считать такую форму государственного устройства легитимной, даже если она сталкивается с трудностями и не демонстрирует очевидных успехов. А их авторитарные соседи могут избежать кризисов легитимности, лишь скрывая коррупцию и поддерживая экономический рост. В случае сбоев в экономике или системе социального обеспечения граждане, вполне вероятно, захотят иметь такую же систему управления, как в демократических государствах.
Фактор культуры сосуществует с другими факторами – состоянием социально-экономических сил, политическими институтами, эффективностью режима и степенью его гибкости, и ни один из факторов не имеет главенствующего значения. Гипотеза азиатских ценностей неверна в своем утверждении, что демократия не может работать в Азии. Однако ошибочен и контраргумент, что модернизация автоматически поставит крест на авторитарных режимах региона. Они могут просуществовать еще долгое время. Но культурный фактор говорит против них.
