Председатель Совета по внешней и оборонной политике, бессменный редактор журнала «Россия в глобальной политике», колумнист целого ряда отечественных изданий – Фёдор Лукьянов отличается высочайшей эрудицией, историческим мышлением и взвешенными оценками событий на международной арене. В рамках спецпроекта «НВ», посвящённого будущему нашей страны, Фёдор Александрович рассказал, почему в эпоху холодной войны мир был более стабильным и предсказуемым, чем сейчас, какие внешнеполитические проблемы создаёт ситуация всеобщей неопределённости.
– Рассуждать о внешнеполитических вызовах, стоящих перед Россией, можно до бесконечности, потому что этих вызовов – огромное количество. Но есть одна по-настоящему фундаментальная проблема, с которой так или иначе предстоит иметь дело всем без исключения странам. О чём идёт речь? О важнейшей глобальной тенденции: мир становится всё более неустойчивым, хаотичным, нестабильным, а понятных правил игры нет и, по всей видимости, долго не будет.
Совсем иная ситуация была в годы холодной войны – при всех рисках и неприятностях мировые процессы были куда более управляемыми. Все понимали модель взаимоотношений двух сверхдержав – США и СССР – и от этой «печки» худо-бедно плясали. Две сверхдержавы играли друг с другом по определённым правилам (система взаимного сдерживания) и имели возможность управлять странами второго и третьего уровня – каждая в своей зоне влияния.
Сегодня ясности времён холодной войны больше нет. Стран, которые играют заметную роль в мире, становится всё больше. Правила, по которым они взаимодействуют, быстро размываются. Ведь любые правила – это продукт договорённостей, договорённости – результат некоторого баланса сил в мире, а такого баланса как раз и не возникло. В результате мы сталкиваемся с ситуацией полной неопределённости, что несёт для любой страны серьёзнейшие риски. Никто не знает, чего ждать, к чему готовиться, и главное – с какой стороны придёт вызов.
Неудивительно, что в этой неспокойной среде многие страны поддаются соблазну бросить все силы и ресурсы на оборону и безопасность в классическом понимании (ракеты, танки, самолёты, подлодки). Однако вызовы XXI века очень разнообразны, и они не всегда вписываются в схему традиционных международных отношений. Что касается России, то она по-прежнему достаточно сильна именно в классических компонентах силы и влияния, будь то военно-политическая мощь или умение использовать дипломатическое искусство в собственных текущих интересах. Но мир меняется, и меняется не в сторону XIX века. Добиваться успеха странам сегодня помогают совсем другие механизмы, связанные с технологическим развитием и интеллектуальным потенциалом.
Последний фактор вообще превращается на наших глазах в главный ресурс, от которого зависит способность производить образы и представления, выигрывая битвы за умы и сердца людей. Причём в условиях глобального информационного пространства важна не только эффективная модель развития сама по себе, но и её привлекательный образ. К сожалению, с «мягкой силой» у нас дела традиционно обстоят не слишком удачно. По сути, Россия – однобокая держава: не допустить чего-то мы способны, но создать что-то новое, увы, пока нет.
В чём же причина такого положения вещей? Наверное, всё дело в системе координат внутри самой страны, а эта система у нас ставит в центр внимания государство. Она уделяет недостаточно внимания тем негосударственным слоям общества, которые в других странах сейчас находятся на подъёме. Обратите внимание, какое значение те же США и Европа предают разным неправительственным организациям! Запад явно делает ставку на всё то, что способствует свободной реализации творческого потенциала граждан.
Возможно, попыткой исправить ситуацию с «мягкой силой» и застолбить за собой определённую нишу в глобальном информационном пространстве стало провозглашение консерватизма идеологией России. Причём как внутри страны, так и на мировой арене. И этот наш «консервативный поворот», с моей точки зрения, имеет как сильные, так и слабые стороны.
«Консервативный подход позволяет избегать глупостей»
Для начала попробуем ответить на вопрос: «Почему российское руководство сделало ставку именно на консерватизм?» Думаю, что свою роль сыграли сразу несколько факторов.
Во-первых, «консервативный поворот» стал следствием тех напряжённых идейных исканий, которые идут в России уже четверть века. За это время мы чего только не перепробовали! «Социализм с человеческим лицом», который хотел построить Михаил Сергеевич Горбачёв, «либеральная модель капитализма» в различных его формах, «авторитарная модернизация» – идеологических проектов было много, но ни с одним из них у нас как-то не сложилось. По сути, мы всё это время жили в постсоветскую эру, то есть в эпоху затухания советского, пытаясь прилепить себе различные ярлыки. Но ни один из них так в итоге и не прилепился. Скорее, наоборот, – все отваливались. Сейчас мы дошли до «консервативного проекта» во многом потому, что другие просто не сработали.
Во-вторых, на эти идеологические искания наложилась наша историческая традиция – Россия уже была авангардом консерватизма в Европе в XIX веке. Достаточно вспомнить «Священный альянс» и легитимизм! Этот идеологический опыт оставил в нашем сознании не меньший, если не больший, след, чем советский период, когда Россия воспринимала себя как авангард революционных изменений на планете.
Наконец, в-третьих, наш «поворот вправо» связан с уже упомянутой выше ситуацией мировой неопределённости, когда перестают работать старые механизмы, а все игроки пытаются не вести за собой события, а их догонять. При этом в Европе «идеологический маятник» резко качнулся в либеральную сторону, а значит, консервативный тренд где-нибудь, да должен был возникнуть. И поскольку Россия сейчас находится в фазе напряжённых идейных исканий, неудивительно, что именно мы подхватили знамя традиционализма.
Но насколько «консервативный проект» эффективен в плане позиционирования себя на мировой арене? Нужно понимать, что консерватизм как осторожное поведение в духе «Не навреди!» – это одно, а консерватизм как система ценностей – совсем другое. Консервативный подход точно хорош в одном: он позволяет воздерживаться от перехлёстов и избегать глупостей, которые, как мы видим, иногда совершают сторонники либеральных концепций. Прошлогодние успехи российской внешней политики связаны именно с таким пониманием международных отношений. Последовательное отстаивание своих позицией оказалось разумнее попыток США «встать на правильную сторону истории». Фокус в том, что «правильная сторона истории» всё время меняется, а Америка в результате своих шараханий только теряет позиции и уважение партнёров.
Наглядный пример – Ближний Восток. К концу 2013 года в происходящем в регионе (особенно в Сирии) стало невозможно обнаружить «правильную сторону истории», на которой стремились оказаться США, поддерживая «продемократических» повстанцев. Россия же три года исходила в сирийском вопросе из соображений «прагматизма», «экономической эффективности» и «приоритета национальных задач». На выходе позиция, которую не раз клеймили как аморальную и считали откровенно проигрышной, уже выгодно отличалась по крайней мере своей последовательностью и предсказуемостью. Конечно, любви России это не добавило, но уважения и внимания – без сомнения, даже со стороны недоброжелателей.
«Мы апеллируем к явному меньшинству»
Очевидно, что страна, претендующая на роль одного из мировых центров силы, обязана рано или поздно занять идейную позицию. Но при всех своих достоинствах консерватизм – это не та идеология, которая может принести нам успех в мире XXI века. Ведь политическая философия, которая зовёт назад, редко обеспечивает стремительное развитие – «образ будущего» всегда побеждает «образ прошлого».
Другая проблема консерватизма – в том, что эта идеология в нынешних условиях непонятно к кому апеллирует. И хотя на самом высоком уровне у нас много говорится о необходимости «переориентироваться на бурно растущую Азию», наши идейные искания Востоку совершенно неинтересны. Лидерам Востока решительно всё равно, кто мы – консерваторы, либералы или социалисты.
Да, прагматичный Китай может с любопытством наблюдать за нашими идеологическими метаниями, но серьёзного значения он им не придаёт, поскольку живёт в своей системе культурных координат. Пекин вполне устраивает, что Москва является сдерживающим фактором по отношению к США и западной экспансии, а остальное его не беспокоит. Что касается Индии, то она тоже слишком погружена в свою культуру, и наш либерально-консервативный идейный накал её мало затрагивает. Но, может быть, в других странах БРИКС – Бразилия, Россия, Индия, Китай, Южная Африка – мы можем найти силы, разделяющие наши ценности? Едва ли. В той же Бразилии, к которой мы часто апеллируем, очень сильны левые настроения, а левая и консервативная идеи плохо друг с другом сочетаются.
Меня спросят: а как быть с защитой суверенитета? Разве эта консервативная ценность нас не сближает с бурно растущими азиатскими державами? Действительно, наши подходы к международным отношениям страны БРИКС разделяют. Но проблема в том, что суверенитет – это никакая не ценность, а институт, определённый принцип, по которому международная система развивалась на протяжении последних 300 лет. Отказ от него на Западе – действительно революционный феномен. Но я полагаю, что Европа и США обязательно вернутся к суверенитету, потому что никто не предложил жизнеспособной альтернативы.
В целом наш консерватизм, несмотря на антизападный пафос, на деле обращён именно к Западу. Мы апеллируем не к странам и народам, а к определённым кругам в Европе и Америке, которые являются откровенным меньшинством. Ведь предлагаемая нами версия консерватизма не универсальна – полностью под ней подписаться готовы только крайние консерваторы вроде Марин Ле Пен во Франции или Патрика Бьюкенена в США. Не исключено, что наши лидеры гениальны в своей интуиции, и идейный маятник на Западе скоро качнётся вправо. Но пока европейские и американские консерваторы не в силах составить ту опору, на которую Россия может положиться в продвижении себя на мировой арене.
Я думаю, наше сегодняшнее увлечение консерватизмом – лишь очередной промежуточный этап в наших многолетних идейных исканиях, а не «конечная остановка». Мы ещё найдём свой образ движения вперёд, в будущее. И я надеюсь, что идейная эволюция в России пойдёт в нормальном направлении – то есть в сторону «золотой середины». Такой запрос в обществе явно есть, что показала громкая история с Pussy Riot. Если отвлечься от эмоций, то мы обнаружим, что общество ищет тот коридор, в рамках которого оно должно двигаться дальше. На одном полюсе – радикальный либерализм, провозглашающий полнейшую свободу вплоть до вседозволенности. На другом полюсе – мракобесие в духе: «Всем надеть хиджабы, сидеть смирно и молчать!» Подавляющее большинство граждан нашей страны в этом вопросе занимают взвешенную позицию, избегая обеих крайностей.
«Россия – специфическая часть Европы»
Идеологические метания из стороны в сторону неизбежны для страны, переживающей кризис идентичности и ищущей свой путь. Я думаю, в конечном итоге мы нащупаем какую-то свою модель, как это сделали в своё время другие страны. Например, Япония и Южная Корея – азиатские державы, которые переняли западную модель, но наполнили её своим, специфическим содержанием. Они её не отрицали, но при этом не становились подобными Америке и Европе.
Россия – тоже страна со своей спецификой, хотя интеллектуалы, которые называют её «отдельной цивилизацией», до сих пор не могут сформулировать, в чём именно состоит наша «отдельность». Поэтому рано или поздно мы будем всегда скатываться к полемике с Европой, а не с кем-то другим. О чём это говорит? Россия была и остаётся частью Европы, хотя и весьма специфической.
