Беларусь сумела выстроить свою особую экономическую и политическую модель и сохранить по-настоящему самостоятельную политическую позицию, находясь между жерновами геополитических гигантов на Западе и Востоке. Белорусская субъектность – состоявшийся исторический факт, с которым приходится считаться в европейской политике.
Прошло уже более 20 лет с тех пор, как Республика Беларусь стала самостоятельной единицей на политической карте мира. Крушение СССР привело союзные республики к обретению независимости, а страны СЭВ и Варшавского договора – к избавлению от советского протектората. В отличие от многих из упомянутых государств, Беларусь сумела выстроить свою особую экономическую и политическую модель и сохранить по-настоящему самостоятельную политическую позицию, находясь между жерновами геополитических гигантов на Западе и Востоке. Белорусская субъектность – состоявшийся исторический факт, с которым приходится считаться в европейской политике, и именно поэтому особое положение страны пытаются использовать в своих целях как соседи, так и заокеанские стратеги.
По отношению к факту самостоятельности обозначился широкий спектр иногда противоречивых мнений: не просто «за» или «против», но – в какой форме должна выступать государственная субъектность и как намечать интеграционные векторы. Новый импульс разногласиям придают инициативы по созданию Евразийского союза, которые обретают зримое практическое воплощение. Беларусь, несомненно, занимает одно из ключевых мест в архитектуре Евразийского союза. Определение статуса Республики Беларусь – это в том числе вопрос об исторической роли Российской империи и СССР и о миссии Российской Федерации как их наследницы.
На каких основаниях интеграционные проекты Северной Евразии обретут устойчивость и силу, необходимые для преодоления цивилизационного кризиса, перехода к новому технологическому укладу и социальной реальности? Белорусский вопрос может стать непростым испытанием для архитекторов евразийской интеграции в деле установления конструктивного равновесия между независимостью и интегрированностью субъектов внутри Союза. Опыт европейского объединения, его успехов и трудных уроков может быть перенесен на наши реалии лишь очень условно. Основным подспорьем в завоевании общего будущего является только собственный широкий взгляд, устремленность вперед и отказ от стереотипов прошлого.
Субъектность и интегрированность
«Независимость» – слово-фетиш, которое будоражит умы и сотрясает государства на всей планете уже не одно столетие. Однако говорить о «независимости» государства как об отсутствии влияния на его внутренние процессы извне, «невмешательстве во внутренние дела», в эпоху глобализации не приходится, даже если принять во внимание экстремальный случай КНДР, у которой степень изолированности значительно выше (но не абсолютна), чем, например, у Южной Кореи.
Можно описать «независимость» как «самостоятельность в администрировании территории, населения, внутренней экономики». Однако в эпоху тесных взаимосвязей и глубокого взаимопроникновения этносов, экономик, транспортных и энергообеспечивающих систем, унификации законодательных и культурных норм ни одно национальное правительство не уверено в том, что полностью контролирует процесс. Соседние государства нередко используют имеющиеся связи, чтобы направлять ситуацию в выгодное для себя русло. Если не заниматься пропагандой, следует избавиться от лозунгов о «независимости» и говорить о мере управляемости в отношении внутренних и внешних процессов, о степени их интеграции с окружающим контекстом и о наличии геополитической субъектности.
Геополитическая субъектность часто определяется как присутствие на геополитической арене признанного международным сообществом государства, способного принимать решения и осуществлять их. Факт принятия им того или иного решения заметно меняет систему политических отношений, а реализация намерений существенно влияет на геополитическую диспозицию. Субъектность следует отличать от интегрированности инфраструктуры государства в континентальную и планетарную среду. Подобная «интегрированность» отражает соотношение степеней внешней и внутренней связности. Таким образом, «высокоинтегрированной» можно назвать экономику государства, у которого объем внешней торговли сопоставим или превышает объемы внутреннего товарооборота.
Высокая степень интеграции – вызов для принятия и осуществления политических решений, но она не устраняет политическую субъектность. Более того, наличие большего количества связей даже у относительно небольших субъектов политического действия расширяет их возможности. Например, белорусское руководство долгое время использует противоречия между государствами Запада, Китаем и Россией, пытаясь обратить столкновение их интересов в свою пользу. Поэтому отождествлять участие в интеграционных начинаниях с потерей субъектности, что часто истолковывается как повод для беспокойства в белорусском обществе, неверно. Главная опасность подстерегает тех, кто собирается включиться в какую-то деятельность, не выстроив структуру долгосрочных целей и не имея стратегического видения плацдарма.
Беларусь на постсоветском пространстве
После 1991 г. на месте бывшего социалистического блока образовалась конфигурация, которую можно назвать «дезинтегрированной политической системой». В один момент государства, находившиеся в высокой степени взаимной зависимости, перестали выполнять общую геополитическую роль «социалистического лагеря», лишившись лидера, которым являлся Советский Союз. БЧльшая часть восточноевропейских государств вовлечена в орбиту Европейского союза, остальным пришлось искать свои траектории между полюсами России, Европы, Китая, Турции, США.
Внутреннее тяготение, обусловленное неустранимыми связями, тем не менее толкает многие из государств на поиск новых формы реинтеграции. В обществе и политических элитах государств Центральной Европы обсуждаются проекты балто-черноморского «Междуморья» и «Балтоскандии», действует «Вышеградская группа».
Судьба Беларуси выделяется на общем восточноевропейском фоне. Александр Лукашенко, избранный президентом в 1994 г., начал политический курс, исключивший управляемую деиндустриализацию и депопуляцию по литовско-латышскому сценарию или олигархическое разграбление, как в Украине. Несмотря на все известные проблемы, по ряду социальных и экономических параметров Беларусь находится на лидирующих позициях среди стран бывшего социалистического лагеря. Достаточно упомянуть первое место в СНГ и пятое по отношению к странам ЕС по выпуску молочной продукции, 15% от мирового производства калийных удобрений, 10% мирового производства тракторов и 35% большегрузных автомобилей, успешно работающий в том числе на экспорт военно-промышленный комплекс (входит в топ-20 мировых экспортеров). Важными социальными показателями являются первое место в СНГ по уровню снижения младенческой смертности (3,4 на 1000 новорожденных в 2012 г. против 7,1 в 2005 г.) и по индексу развития человеческого потенциала (2011 г.).
Этот особый путь был бы невозможен без установления субъектности Беларуси, превращения страны в центр принятия и исполнения решений, направленных в первую очередь на собственное выживание и развитие. И на Западе, и в России существуют силы, не удовлетворенные такой самостоятельностью белорусской власти в управлении страной и ее экономическими активами. И именно их наличие свидетельствует о том, что как субъект международной политики и континентальной экономики страна вполне сформировалась.
В начале становления белорусской державности, когда государственный суверенитет неожиданно свалился в руки верхушки местной компартии, «независимость» для многих в обществе представлялась самоценной. Политические силы, в особенности националистического толка, яростно сражались за «независимость от Москвы», спекулировали на русофобских настроениях, зарабатывая политический капитал. Эта позиция вызывала негативную реакцию в России, где многие рассматривают такие проявления как сепаратистские. Тем не менее государственность состоялась, но с одним важным приращением. Политика Лукашенко с конца 1990-х гг. не дала Беларуси скатиться в «огородный национализм», когда сосредоточенность на личной самобытности и обустройстве территории, на отличии от соседей, «огороженности» от исторически сложившихся имперских центров является пределом мечтаний.
Российская империя и СССР – пространство колоссального опыта и великих свершений, в которых наряду с русскими принимали самое активное участие и белорусы, и остальные народы империи. Многие значимые в истории империи события не случились бы, если бы в едином строю с русским народом не стояли другие, де-факто не имевшие на тот момент собственной государственности. Но, как и положено имперскому этносу, русские, безусловно, несли главную ношу и ответственность лидерства.
Однако этот исторический период завершился. Так же как рост образованности и формирование класса собственников в эпоху европейских революций сделал невозможным возврат к традиционным монархиям, так и структура нынешнего информатизированного и глобализированного общества не может функционировать согласно представлениям и надеждам XIX–XX веков.
Большие империи стали «родителями» или «старшими братьями» для национальных государств в процессе созревания социумов и формирования идентичностей. Формирование «геополитической личности» – неизбежный и важный процесс, это возраст взросления. Поэтому вполне естественен и конфликт с «угнетателями», и романтизм «свободы», и отсутствие прагматичных представлений о мире «взрослых», и нереалистичность планов относительно своего существования. Беларусь свой «возраст независимости» во многом смогла перерасти. Государство выжило экономически и политически, пытается воздействовать на континентальные процессы со своей позиции. А это не только продвижение собственных интересов, но и ответственность за общее будущее, которое страна неизбежно разделит как с Россией, так и с Европой.
Беларусь и Россия
Широко распространено представление о геополитическом «старшинстве» России перед Беларусью. Это положение сегодня имеет смысл, хотя белорусский опыт государственности уходит корнями во времена Великого Княжества Литовского – своеобразной, но не столь геополитически удачливой империи. Однако даже отношения между «старшим» и «младшим» братом более не могут строиться в форме диктата. Белорусское государство принимает осознанные и самостоятельные решения и заслуживает того, чтобы с ним говорили на языке общих целей, аргументированных обоснований и совместных проектов, а не в терминах послушания и наставления.
В этом смысле российское руководство испытывает сложности, во многом общие с проблемами Европейского союза. За неимением масштабного, прорывного цивилизационного проекта, который охватил бы совместную деятельность множества государств и этносов, российской стороне остается строить реинтеграционные проекты исключительно на экономической основе, апеллируя к успехам общей истории. Многим эта основа кажется достаточной, но и опыт построения больших геополитических структур, и известные законы развития ясно показывают, что сплачивающий потенциал экономических мотивов чрезвычайно низок. Достаточно взглянуть на ЕС, чтобы удостовериться, как технократическая меркантилистская империя, объединенная евробюрократией, трещит по швам перед лицом даже малых испытаний. Для возведения устойчивых и жизнеспособных цивилизационных зданий континентального масштаба нужны цели и концепции соответствующего размаха, которым неизбежно потребуются несколько дополнительных надэкономических этажей, в том числе и духовного, даже сакрального измерения.
Для российского правительства и идеологов создания Евразийского союза это сложная ситуация. Попытка претендовать на лидерство в регионе, опираясь только на толщину нефтегазового бумажника – значит отрицать свою цивилизационную миссию, дискредитировать саму идею лидерства. Но предложения, которые иногда звучат в качестве идеологического обеспечения реинтеграции на постсоветском пространстве, скорее являются эхом прошлого и горьким воспоминанием о былом величии, чем внятным представлением и твердым намерением установления величия в будущем.
Вариант насильственного объединения, экономического шантажа или политического принуждения требует в наше время немалых затрат – и не только материальных. В этой связи именно ответственный подход к кооперации самостоятельных и способных субъектов может быть лучшим и единственным выходом, общим спасением перед лицом опасностей глобального цивилизационного кризиса.
Споры о том, кто главный, могут повергнуть весь континент в руины, как нередко бывало. От зрелости в этом вопросе белорусских, российских, украинских, казахстанских, европейских элит зависит общее будущее. Хватит выяснять, кто на какой ветке сидит: кто выше, кто ниже; кто младше, кто старше; кто толще, кто тоньше – пора перейти к определению общей миссии, больших целей и проектов по их реализации. Что, в свою очередь, должно превратиться в частные ролевые установки для каждого участника, в соответствии со способностями и потенциалом.
Архитектура континентальных проектов
Хотя ситуация, в которой Беларусь (как и Украина, и Казахстан) имеет субъектность, кажется разрушительной для приверженцев «единой и неделимой России», многосекционная политическая конфигурация более устойчива и стратегически выгодна для всего региона и для будущей России в том числе.
Не всегда «разделение» означает «разрушение». Две опоры – гораздо более устойчивое основание, чем одна, хотя они и требуют дополнительных затрат на координацию. В случае получения судном пробоины два объема – это более плавучая конструкция, чем один объем. Даже две взаимоуничтожающие субстанции, вода и огонь, могут производить полезную работу, если встречаются в правильном устройстве – паровой машине.
Наличие многосекционной политической системы может мешать чьим-то рейдерским амбициям, но способно стать преимуществом в преодолении общего кризисного состояния. Беларусь именно в силу наличия и государственной, и мировоззренческой границы не увязла во внутренних российских проблемах: в борьбе «белых» и «красных», либералов и государственников, разных групп интересов, болезненных межэтнических конфликтах (они у нас не отсутствуют полностью, но выражены значительно слабее). Именно поэтому Минск способен иметь собственное мнение и готов формулировать предложение о целях и формах континентальной интеграции. Оно опиралось бы не просто на опыт политизированной интеллектуальной группы, как случилось бы с такой инициативой в России, а на имеющее немалый вес белорусское государство.
Почему глубокая общность на генетическом и этническом уровне или культурная среда с единым базисом должны автоматически подразумевать монотонность административной системы? Не является ли такой взгляд данью интеллектуальной инерции, слепым подражанием привычным, интуитивно понятным шаблонам, ведущим происхождение еще из Средневековья? Эволюция политической структуры общества – гораздо более высокочастотный процесс, чем культурные или генетические изменения. Несомненно, одно должно быть согласовано с другим, но пытаться отбросить различия в динамике и качестве процессов – значит терять и тактическое, и стратегическое управление. Согласование совместной деятельности через наднациональные органы – неизбежность и необходимость, но архитектура управления должна строиться на принципах, которые соответствуют реальной геополитической и культурной конфигурации, а не ностальгическим канонам.
Передача части властных полномочий в наднациональные центры, централизация и децентрализация – не просто передел добра среди элит, противоречия «сепаратизма» или «империализма». Это вопрос эффективности континентальной архитектуры. Социальная и геополитическая инженерия интеграции должна базироваться на рациональных положениях в рамках больших проектов, а не на исторических претензиях (как «государя-властителя», так и «угнетенной жертвы») или сиюминутных меркантилистских соображениях.
Уязвимость централизации состоит в том, что поражение центра ведет к параличу на периферии. Сильная сторона централизации – возможность иметь стратегическое видение, осуществлять масштабные проекты, координировать общие усилия. Как компенсировать слабую и развить сильную сторону в интегрированных геополитических системах? В этом состоит инженерный вызов, с которым столкнулись архитекторы Евразийского союза.
Выращивание субъектов и право народов
Внутреннее разнообразие интегрированных геополитических систем неустранимо и должно стать фактором силы, а не слабости. Этого невозможно достичь, если игнорировать следствия этнических различий для политики и государственного устройства. Именно на ущемленном чувстве национального достоинства малых народов играют деструктивные силы внутри России. Именно на страхах перед российским империализмом играют противники континентальной системы безопасности с участием Российской Федерации. Нейтрализация самой возможности такой игры состоит в том, чтобы рассматривать созревшие для геополитической ответственности народы в качестве субъектов геополитического действия; в том, чтобы предусмотрительно и сознательно выращивать таковых, прежде чем скованный до поры до времени этнический потенциал начнет сам разрывать тело государства.
Если общество устремлено к сознательному развитию, оно должно управлять эволюцией и частей, и целого. Из закономерного процесса эволюции нельзя изъять феномен формирования новых субъектностей и даже новых этносов. Закрывать на это глаза, пытаться выкорчевать ростки, дабы сохранить тактическую стабильность – значит подрывать собственную стратегическую устойчивость и лишать себя будущего. Гораздо более разумным и дальновидным представляется принять вызов истории и управлять эволюцией там, где нежелательны революции. Революция – потеря управления, результат косности взглядов и моральных норм, ригидности и неповоротливости социальных и государственных институтов, которые могут перейти в новую, затребованную временем форму только через насилие и общественные потрясения.
Концепт «права народов на самоопределение» в перспективе сознательного развития представляется сомнительным и незрелым, а в известных случаях – просто деструктивным. Незрелость проявляется в однобоком фокусе, исключающем установление ответственности народов за самоопределение. Эта однобокость позволяет любым сепаратистским капризам обрести международную легитимацию, хотя бы потенциально. Очевидно, что ни одна империя или федерация, какие бы благие речи о правах народов ни звучали, не будет поддерживать сепаратизм у себя дома. Но она способна поддержать сепаратизм у геополитического противника. Для Госдепартамента США независимость чеченского народа и независимость Техаса лежат по разные стороны линии добра и зла, и компромиссов здесь быть не может. Двойные стандарты, лицемерие и «тонкая» игра возвращаются бумерангом к главным игрокам. К тому же это дискредитирует международное право, лишает его смысла, заставляет служить камуфляжем для чьих-то геополитических маневров.
Найти выход из тупика поможет управляемое развитие и требование ответственности этнических коллективов, стремящихся к самоуправлению и обретению субъектности. Если вернуться к метафоре «возраста независимости», желание быть не как все, жить как хочется и красить волосы в зеленый цвет для здорового растущего человека нормально, но уместно только в пубертатный период. Далее должна прийти ответственность за свою роль в обществе, за близких и общее дело, оформиться общезначимая жизненная задача, через которую реализуется личный потенциал и способности, данные свыше. Осознание причастности к этносу, нации, цивилизации должно вытеснить сконцентрированность на личных удовольствиях и неудовольствиях.
Чтобы удовлетворить претензию на субъектность, этнос должен продемонстрировать не только инаковость на общем фоне, но и внутреннюю деятельную организованность, способность формулировать ценности и выражать смысл своей субъектности в политической и цивилизационной структуре. Для федерации новый ответственный член, осознающий свою роль и несущий ответственность за ее воплощение в жизнь, только повышает внутреннюю устойчивость. И именно такой поворот событий соответствует смыслу «федерации», в отличие, например, от унитарной монархии. Но для этого интегрированной политической системе нужны ясные стратегические цели, долговременный проект развития и эффективные органы федерального управления.
За пределами интеграции
Наднациональные органы Евразийского союза должны в перспективе стать не просто модераторами экономических споров или территориальных администраторов, но и возложить на себя куда более ответственную роль координаторов развития – регионального и общеконтинентального. Для легитимации такого положения в условиях многообразия обществ и государств требуется глубокое обоснование. Необходимы идеи, которые найдут отклик в этническом самосознании народов Северной Евразии при всей их несхожести. Только тогда интеграция состоится и приведет к новой устойчивости.
Для обретения перспективы нужно выйти за рамки интеграции как процесса. В дезинтегрированной политической и экономической системе восстановление связей и создание структур – это, несомненно, важная цель и задача. Но следует ясно осознавать, что целью процесса является не просто некая «интеграция» или единство само для себя. Внятное определение конечного состояния, установление целесообразности уже не самой реинтеграции, а смысла существования единого организма, который должен получиться в случае ее завершения – вот маяк, который поможет пройти через все сложности и перипетии, не сбившись с пути.
Определение цивилизационной миссии народов Северной Евразии в общем планетарном доме призвано стать основой и цементом для построения дома континентального. Миссии, выходящей за пределы интеграции и исторических противоречий между ее субъектами. А также за пределы противостояния Запад–Восток, которое разламывает Северную Евразию на конфликтующие меридианы и которое интеграция стремится преодолеть.
Такой связующей и целеопределяющей силой, естественным и органичным основанием для построения континентального евразийского объединения является идея Севера – философия единства народов Северной Евразии, стоящей на следующей ступени общности после идей объединенной Европы и русского евразийства. Эта идея уже полвека отдается эхом в различных геополитических проекциях: блок «Европа–Евразия–Япония» Карла Хаусхофера, определения Жана-Франсуа Тириара («На Дальнем Востоке геополитические границы Европы совпадают с границами России») и археофутуристичная концепция «Евросибири» Гийома Фая. Развитые на основаниях живой многовековой традиции, подобные концепции могут стать идейным наполнением и Евразийского союза, и интеграции «от Дублина до Владивостока», которая также обретает зримые очертания.
