Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2010 год. © Council on Foreign Relations, Inc.
Наступило время поставить кардинальный вопрос, который, по-видимому, очень немногие государственные чиновники и политики Америки решаются задать. Не является ли роковой ошибкой США создание практически несокрушимой всемирной системы, состоящей из более чем тысячи военных баз и аванпостов? Замысел ее создания состоял в том, чтобы укрепить национальную безопасность, но что если на самом деле результат оказался противоположным? Что если она, напротив, способствовала провоцированию конфликтов и усугубила ту самую небезопасность, для предотвращения которой предназначалась?
Самые убедительные аргументы, выдвигаемые против существования этой системы глобальных баз, носят политический и практический характер. Американские военные базы явились причиной настороженности, враждебности и страха по отношению к Соединенным Штатам, способствовали напрасным, ненужным, невыгодным и обреченным на провал войнам в Афганистане и Ираке, а теперь, похоже, сулят расширенные интервенции США в Пакистан, Йемен и на Африканский рог. Теракты 11 сентября, по словам самого Усамы бен Ладена, были спровоцированы самим фактом существования военных баз Соединенных Штатов на священных территориях Саудовской Аравии, которое нельзя расценить иначе как «кощунство». Глобальная система баз, похоже, имеет тенденцию к созданию и усилению той самой небезопасности, которую приводят в ее оправдание.
Случайная империя
Нынешнее глобальное военное базирование США не выглядит результатом сознательно выстроенного плана, но оно не возникло и в результате чьей-то небрежности. Отчасти это прямое следствие бесконтрольной деятельности бюрократии. В конце Второй мировой войны стремительный демонтаж американского базирования военного периода был остановлен только начавшейся холодной войной. Интервенция во Вьетнам привела к росту числа баз в Юго-Восточной Азии. Однако неудача, постигшая вооруженные силы Соединенных Штатов, предопределила решение никогда больше не иметь дела с мятежниками и быстро вернуться к реорганизации и переобучению в целях подготовки к выполнению своей первоочередной задачи – классическим военным действиям в Европе в случае вторжения Советского Союза.
Впоследствии это способствовало блестящему проведению блицкрига против Ирака в первой войне в Персидском заливе, организованного в рамках «доктрины Пауэлла» об общественной поддержке, превосходящей силе, четких задачах и быстром выводе войск.
Глобальное базирование и его глубоко продуманная рационализация явились результатом вернувшейся к вооруженным силам уверенности в себе. В период президентства Билла Клинтона Америка избегала военных интервенций, пока война в бывшей Югославии не подтолкнула к проведению еще одной непродолжительной и успешной операции США и НАТО. Пентагон воспользовался случаем в целях расширения своей роли и захвата незанятой светской бюрократией «территории» и в придачу – создания новой крупной базы в Косово.
Как пишет Дана Прист в книге The Mission («Миссия»), глобальное расширение по большей части ускользало от внимания прессы и простых граждан. Как правило, щедро финансируемые вооруженные силы всегда находились в распоряжении президента, тогда как вечно испытывающие финансовый голод дипломатические ведомства и ЦРУ в моменты не явных чрезвычайных ситуаций на международной арене предлагали лишенные воображения или попросту неподходящие ответы. Решения военных отличались позитивностью, оперативностью и однозначностью, к тому же в вооруженных силах не принято обсуждать приказы. Тем самым они демонстрировали и внутри страны, и за рубежом имидж американской мощи и мирового лидерства.
Из всего этого логически следовало укрепление роли военных во внешней политике. На Центральное командование в Тампе (штат Флорида) во главе с обладавшим даром убеждения амбициозным генералом Энтони Зинни возложили решение военных проблем на Ближнем Востоке. Вскоре была разработана целая система региональных командований для других частей света, во главе которых встали самостоятельные командующие с собственным штабом в подчинении и оперативным потенциалом. Так появились военные проконсулы Соединенных Штатов – хорошо финансируемые, никому не подотчетные и сильные региональные «главнокомандующие» (CINCS), входившие в прямые контакты с политическими, а также военными властями в регионах своей ответственности.
Они немедленно сосредоточили в своих руках еще большее влияние, чем послы США, и региональные правительства относились к ним как к подлинным представителям Соединенных Штатов. Это сильнейшим образом сказалось на внешнеполитической деятельности Вашингтона. Государственный департамент и дипломатия утратили влияние, а внутри военной системы функции отдельных военачальников оказались сведены к малопривлекательным аспектам администрирования, учений и закупок вместо традиционной роли командования войсками.
С приходом администрации Джорджа Буша-младшего вызов американской военной культуре бросил министр обороны Дональд Рамсфелд, который был полон решимости спасти «гражданский контроль над военными» от раздутого, как он считал, и крайне неэффективного бюрократического аппарата Пентагона. Более того, он видел и других внутренних врагов своего нового режима: парламентский и судебный контроль исполнительной власти; Государственный департамент и ЦРУ, которые он считал неэффективными; и, как можно предположить, не любящий риска Комитет начальников штабов.
Вторжение в Афганистан в 2001 г., где были задействованы отряды по проведению спецопераций, укомплектованные передовыми технологическими средствами, авиация и силы «Северного альянса» с преобладанием таджиков, являет собой пример того, как Рамсфельд представлял себе будущее военных действий. Рамсфельд держал у себя в кабинете знаменитую фотографию офицера спецназа США верхом. Одинокий всадник скакал по афганскому плато, прокладывая туземным вспомогательным войскам путь к победе над талибами, а заодно, очевидно, корректируя воздушные атаки Б-52.
Хаос, воцарившийся после вторжения в Ирак, вслед за успешной операцией «Шок и трепет» и взятием Багдада, оставил страну и ее восстановление полностью в руках Министерства обороны. В конечном счете вариант классической программы по борьбе с повстанцами, предложенный генералом Дэвидом Петрэусом, а затем отредактированный и выпущенный военным ведомством в виде доктрины, наряду с субсидиями племенным группировкам за антиповстанческую деятельность и военным рывком в 2007 г. создал условия для национальных выборов в марте 2010 г. Стабильному правительству еще предстоит появиться.
Противоповстанческую программу Петрэуса с тех пор успели применить и в Афганистане, но без заметного успеха. Международный контингент, предназначенный для поступательной «зачистки и удержания» территории, контролируемой талибами, справился с первой задачей, но не сумел удержать завоеванную территорию, предотвратить обратное проникновение повстанцев и тем самым остановить возвращение талибов к власти.
Провал противоповстанческих усилий Вашингтона в Афганистане впервые стал широко известен американской общественности в апреле этого года, после вывода войск из долины Коренгал в восточном Афганистане. Главная база и пять аванпостов-спутников были оставлены вслед за аналогичным выводом по тем же причинам из двух других регионов в 2007 и 2008 годах. The New York Times подняла шумиху вокруг событий в долине Коренгал, подчеркивая тот факт, что американские войска пробыли там пять лет и потеряли 42 военнослужащих.
Когда американцы впервые появились в этой местности в 2005 г., жители долины не проявляли воинственности. «Изредка талиб или член “Аль-Каиды” мог побывать там проездом», как сообщает майор спецназа Джеймс Фассел в своем исследовании, посвященном этому вопросу, «но коренгальцы вовсе не собирались участвовать в повстанческом движении». Присутствие Америки немедленно превратило их в повстанцев. И не потому даже, что они были рады талибам, а просто потому, что были против иностранной оккупации. Генерал Стенли Маккристал, отдавший приказ об эвакуации, заявил 15 апреля газете The New York Times, что сохранение в долине этих аванпостов скорее способствовало появлению повстанцев, чем их поражению.
Как и присутствие в долине Коренгал, глобальная система американских баз была построена для защиты американских интересов за рубежом и проведения глобальных интервенций (и даже, при необходимости, ведения мировой войны). Это система предназначалась для предотвращения войны, однако с самого начала она предоставляла средства, возможность и стимул для военного вмешательства в другие страны.
Мифическое столкновение
В 1993 г. Самюэль Хантингтон привлек внимание международной общественности, когда предрек на страницах журнала Foreign Affairs, что «следующая мировая война» будет столкновением не государств, а цивилизаций. В качестве гипотетического примера он привел войну между западной и исламской цивилизациями за мировое господство. Согласно его предсказаниям, арабы («исламская цивилизация» по терминологии Хантингтона) будут бороться с Соединенными Штатами («западной цивилизацией»), поскольку верят, что США представляют фундаментальную угрозу для исламской религии и общества. И это несмотря на то, что огромное большинство мусульман – азиаты и африканцы, а не арабы, и у них нет видимых причин для проявления интереса к арабским междоусобицам. Он также указывал, что китайцы («конфуцианская цивилизация») будут союзниками и сторонниками арабов, обеспечивая их оружием и боеприпасами.
Прогноз Хантингтона оказался ошибочным, как и аналогичный аргумент президента Джорджа Буша в 2001 г. в пользу того, что радикальных исламистов вдохновила на теракт против Америки ненависть к западным свободам. На самом деле подъем радикализма и растущая поддержка возврата к закону шариата с его строгим толкованием Корана явились продуктом тяжелого кризиса внутри ислама. Задачи исламистского движения – это очищение религии и обычаев мусульман и устранение западного влияния, а не завоевание Запада.
Исламское возрождение в современных мусульманских странах во многом схоже с политическим национализмом, но оно не имеет единой национальной базы. Исламский мир всегда считал себя духовным образованием под религиозным руководством, но стоило этому сообществу оказаться под угрозой, как оно породило политическое сопротивление. Кроме того, исламское возрождение – результат более широкого культурного кризиса в исламе, связанного с утратой им ведущего положения в Средиземноморской цивилизации, которое он занимал с начала Средних веков до эпохи Ренессанса.
Ислам утратил свои позиции не вследствие военного поражения, а под воздействием внутренних исторических сил, проявлявших активность как в исламском, так и в западном мире. В первую очередь речь идет о разделении религиозной и политической власти на Западе (папа и император, каждый из которых легитимен в своей области), а также об отделении богословия от философии на христианском, аристотелевском Западе. Эти два события сделали возможным появление светского рационализма и научной мысли на волне Ренессанса и в эпоху Просвещения, а также зарождение западного светского государства. Ортодоксальный ислам застыл и продолжает жить в пропитанной религией интеллектуальной вселенной.
«Аль-Каида» – продукт стечения ряда обстоятельств: возрождение фундаменталистской исламской мысли в ХХ веке; провал усилий арабских государств по созданию успешной объединенной «арабской нации» в межвоенные годы в ответ на распад Оттоманской империи во время Первой мировой войны; послевоенное империалистическое разделение восточного Средиземноморья между Британской империей и Францией; спорное разделение Палестины и создание Израиля.
Политика Вашингтона после Второй мировой превратила Саудовскую Аравию и Иран в клиентов Соединенных Штатов. Считалось само собой разумеющимся, что ислам – устаревший образ жизни, и его неизбежно сменит та версия модернизации, которая существует сейчас на Западе. Подобный вывод покоится на ошибочной предпосылке, что все цивилизации двигаются в направлении общей цели и что США и их союзники продвинулись далеко вперед на этом пути.
Предполагается, что прогресс, характерный для науки и техники, столь же характерен и для культуры и для политических систем. Однако суровый Рим поднялся за счет высокой греческой цивилизации, а обоим предшествовали высокоразвитые культуры Египта, Месопотамии и Персии. Понятие истории как поступательного движения к спасению, которое придаст смысл всему, что ему предшествовало, введено Библией. Тем самым была заложена основа для той формы светского милленаризма (учение о наступлении тысячелетнего Царства Христа на земле перед концом истории. – Ред.), которая получила развитие в эпоху Просвещения и по ее завершению. Подобные взгляды господствовали в американской внешней политике со времен Вудро Вильсона.
Вера в то, что Соединенным Штатам судьбой предначертано даровать миру демократию (вера, которую два года назад выразила на страницах Foreign Affairs тогдашний госсекретарь Кондолиза Райс), отчасти является причиной чрезмерного подъема влияния военных в правительстве и политической культуре США. Однако невозможно вести разумную внешнюю политику на основе предположения, что нынешняя мощь и место Соединенных Штатов в международном обществе – это естественная кульминация общественного и политического развития человечества. Кое-что понимавшие в этом греки называли это «хюбрис» (надменность, опасная заносчивость).
Новый милитаризм
Историк Эндрю Бейсевич утверждает, что подобная заносчивость сопровождалась развитием нового американского милитаризма. В период холодной войны политическая идеология страны превратилась в сентиментальную и упрощенную имитацию марксизма, с которым тогда боролись Соединенные Штаты. В рамках этой идеологии предполагалось, что благие намерения и демократические идеалы Вашингтона практически повсеместно получили признание за пределами коммунистического блока. О том, что это не имело ничего общего с истинным положением дел, американцы обнаружили во Вьетнаме.
После поражения во Вьетнаме, как пишет Бейсевич, американцы «убеждали себя в том, что их лучший шанс на безопасность и спасение – это меч». Уверенные, что «мир, в котором они живут, сегодня опасен как никогда, они уже не сомневались, что должны удвоить эти усилия». В результате идея глобального проецирования силы стала «стандартной практикой, нормальным состоянием, для которого якобы не существует приемлемых альтернатив».
Сегодня Америка в известной степени демонстрирует черты, присущие классическому милитаристскому государству. Великий современный историк Альфред Фагтс характеризовал милитаристское государство как общество, в котором преобладают требования военной и внутренней безопасности и в чьем политическом воображении господствуют громадные угрозы, которым еще только предстоит осуществиться. Фагтс писал, что милитаризм означал «возложение тяжкого бремени на народ ради военных целей за счет нужд социального обеспечения и культуры». Милитаризм существует, отмечал он, «и как гражданское, и как военное явление».
Хотя некоторые аспекты милитаризма были присущи европейским профессиональным армиям уже в довестфальский период, само понятие вошло в современный политический словарь в негативном значении, так же как «империализм» в эпоху Второй империи во Франции (1852–1870). Современные милитаристские государства, начиная с эпохи Наполеона III, утверждал Фагтс, как правило, страдали нарциссизмом – и это обвинение можно легко предъявить сегодня ВВС и ВМФ США.
Американские ВВС буквально одержимы обладанием таких самолетов, как, например, бомбардировщик B-1 и истребитель F-22, которые настолько технически совершенны, что в современных войнах им трудно найти практическое применение. Их проектировали для противодействия советским системам вооружений, которые не были и никогда не будут созданы. (Кроме того, наверное, нет нужды упоминать о запланированном сверхзвуковом суборбитальном бомбардировщике для операций в верхних слоях атмосферы, выпуск которого назначен на 2035 г.) На вооружении ВМФ США, как отмечает военный теоретик Уильям Линд, состоит 11 массированных боевых авианосных группировок, крейсирующих по морям, «построенных для боев с императорским ВМФ Японии», несмотря на тот факт, что для противодействия сегодняшним угрозам куда важнее субмарины.
И Соединенные Штаты все чаще оказываются в роли полного благих намерений лидера, который дает власть лицам, чье окружение часто страдает безвкусицей и которым близки, по выражению бывшего вице-президента Дика Чейни, совсем «другие приоритеты». Ирак был объявлен, вероятно, с необоснованным оптимизмом, независимой демократией, из которой США выведут войска в будущем году. Вывод войск, похоже, становится основной заботой администрации Обамы и в отношении Афганистана, в то время как Пентагон строит там нечто похожее на «несокрушимый» комплекс баз, способный служить центром стратегической мощи в регионе.
В начале текущего года президент Афганистана Хамид Карзай заявил, что Соединенные Штаты вынашивают планы в отношении суверенитета Афганистана. Он намекнул на якобы имеющиеся у Вашингтона намерения по созданию в стране постоянных военных баз и использованию афганской территории для трубопровода, по которому центральноазиатские нефть и газ будут поступать в порты Аравийского моря, минуя сухопутный маршрут через бывшие республики СССР. Эти замечания совпали с визитом президента Барака Обамы в Кабул для стимулирования борьбы правительства Карзая с коррупцией, которая, как предполагается, провоцирует активизацию талибов.
Селиг Харрисон и ряд других экспертов США по Афганистану утверждают, что урегулирование, которое позволит выбраться из Афганистана, будет возможным, только если подобное соглашение получит поддержку Китая, Ирана, Пакистана, России и ряда других стран региона, которые встревожены распространением американских баз в непосредственной близости от их границ. Сами талибы сделали полный вывод сил Соединенных Штатов и НАТО условием любого мирного урегулирования. Это явно станет центральным вопросом в процессе пересмотра Обамой афганской политики, назначенного на декабрь. Выводу войск будут противиться Пентагон, Республиканская партия и внутренняя популистская оппозиция Обаме. Глобальная система баз оказывается фундаментальным препятствием на пути любого урегулирования в этом регионе.
Сдержки и противовесы
Соединенные Штаты, вооруженные силы которых превышают численность и мощь всех их соперников и союзников вместе взятых, начинали как нация, у которой одна только мысль об обладании постоянной армией вызывала отвращение. Проблема расквартирования британских войск стала серьезным раздражителем в отношениях с Великобританией в середине XVIII века, а налог на торговлю для содержания армии Его Величества в американских колониях явился одной из главных причин предреволюционного недовольства в течение почти тридцати лет, завершившихся Декларацией независимости в 1776 году.
«Билль о правах», включающий 10 поправок в качестве приложения к Конституции США 1787 г., содержит знаменитое положение о том, что «поскольку хорошо организованное народное ополчение необходимо для безопасности свободного государства, право народа хранить и носить оружие не должно нарушаться». Однако федеральная армия не упоминается вплоть до раздела 8 статьи I Конституции. В соответствующем пункте говорится, если цитировать полностью, что Конгресс имеет право «формировать и содержать армии, но денежные средства на эти цели должны выделяться на срок не более двух лет». Ниже в том же разделе имеется пункт, предусматривающий мобилизацию народного ополчения штата «для обеспечения исполнения законов Союза, подавления мятежей и отражения вторжений», однако полномочия по назначению офицеров народного ополчения (милиции) оставлены за штатами, а подготовка подобных подразделений штатами должна проводиться «в соответствии с правилами дисциплины, предписанными Конгрессом». В статье II Конституции, относящейся к исполнительной власти, указывается только на то, что президент «является главнокомандующим армии и флота Соединенных Штатов и призванного на действительную службу Соединенным Штатам народного ополчения нескольких штатов».
Несмотря на мобилизацию союзным правительством в период американской Гражданской войны в XIX веке первой крупной в эпоху индустриализации армии (которая затем была быстро демобилизована), общественное мнение США еще в середине XX века оставалось враждебным по отношению к идее создания постоянной армии. К началу Второй мировой войны армия состояла из 175 тыс. профессиональных военных, включая армейскую авиацию. Стремительную послевоенную демобилизацию замедлило начало холодной войны, и с той поры до окончания войны во Вьетнаме американские вооруженные силы оставались армией по призыву (при отсутствии в Америке прецедента мирного времени). Тем самым военные службы Соединенных Штатов оставались «территориальными войсками», а корпус офицеров включал большой и влиятельный личный состав мобилизованных офицеров-резервистов и офицеров, вновь призванных на срочную службу.
Самым важным результатом сегодняшней замены «территориальной армии» на профессиональную было создание такого инструмента государственной власти, который был более неподотчетен населению. В период президентства Буша, а отчасти и при администрации Обамы, этот инструмент использовался таким образом и такими методами, которые были бы неприемлемы в прошлом. Итак, профессиональная армия – дополненная почти таким же числом гражданских наемников, – которая напрямую подотчетна только Пентагону, существует в первую очередь для усиления национального военно-промышленного комплекса, против чего президент Дуайт Эйзенхауэр предостерегал еще много десятилетий тому назад. Индустрия обороны и безопасности является сегодня самым важным компонентом производственного сектора, а ее корпоративные интересы сейчас в состоянии подчинить себе и Конгресс, и неопытную администрацию. Сегодня без особого преувеличения можно сказать о Соединенных Штатах то же самое, что когда-то было сказано о Пруссии – это не государство, у которого есть армия, а армия, у которой есть государство.
Между началом холодной войны в Европе и нынешней войной в Афганистане имели место война в Корее, во Вьетнаме, вторжение в Камбоджу, интервенции в Ливане, на Гренаде, в Панаме, Доминиканской Республике, Сальвадоре (косвенно) и Сомали (в связи с операцией ООН, за которой последовала поддержка вторжения Эфиопии в Сомали), а также две войны в Ираке и одна в Афганистане. Из них только война в Персидском заливе заслуживает названия победной.
Милленаристские представления США о национальном предназначении и заразивший американское общество милитаризм явились причиной серии войн, в которых Вашингтон мало выиграл или не выиграл совсем ничего, но зато подвергся серьезным испытаниям и заставил страдать других.
В пределах своих границ Соединенные Штаты неуязвимы для обычных военных средств, однако нельзя сказать то же самое об их вооруженных силах, развернутых в других регионах планеты. Безопасность США с куда большей вероятностью достижима благодаря проведению внешней политики невмешательства, направленной на заключение договоренностей о том, чтобы вывести военные силы из Афганистана и Ирака, не оставляя после себя военных баз. Внешней политики, свободной от необходимости военного вмешательства в дела других стран и предоставляющей им возможность самостоятельно находить решения собственных проблем. Такой резкий разворот политики Вашингтона будет невозможен без значительных политических издержек, как внутренних, так и внешних. Тем не менее, для тех, от кого зависит формирование политики США, пришло время задуматься об изменении курса на противоположный.
