Год назад, в начале ноября 2011 года, журнал Forbes опубликовал рейтинг самых могущественных лидеров мира. В первую тройку вошли президент США Барак Обама, российский премьер-министр Владимир Путин и председатель КНР Ху Цзиньтао. О критериях стоит поспорить. Так, в современной международной обстановке глава России, вообще-то, не может стоять выше руководителя Китая в силу явно большей значимости последнего для всей мировой системы. Тем не менее выбор был сделан и в целом отражал реальную ситуацию: к действиям и словам этих политиков (к ним можно добавить канцлера Германии Ангелу Меркель, финишировавшую четвертой) действительно приковано наибольшее внимание.
Для всей первой тройки главной в нынешнем году была проблема власти.
Путин вернулся — предсказуемо по сути, но не вполне по форме. Ху уходит — запланированно, однако в обстановке намного большей нервозности, чем можно было ожидать. Обама имеет шансы остаться, хотя, несмотря на относительно удобного соперника, кампания не стала для него легкой прогулкой.
За прошедшее время все столкнулись с серьезными трудностями — очень различными по своим конкретным обстоятельствам, но имеющими общую системную основу. Каждый из руководителей испытывает эффект нарастающего резонанса во всей политической конструкции, вызванный взаимодействием внутренних и внешних факторов.
Владимир Путин на момент опубликования рейтинга Forbes воспринимался как полновластный и неоспоримый хозяин российской политики. Капитуляция Дмитрия Медведева в сентябре 2011-го лишила ее той призрачной, но все-таки намечавшейся альтернативы, которая связывалась с его риторикой и на время создала у правящего класса ощущение развилки. Однако события конца 2011 — начала 2012 года поставили под сомнение способность Путина выступать единственным сувереном. Между тем мировое признание путинской влиятельности во многом основывалось именно на образе того, кто может принять и воплотить в жизнь любое решение, так что договариваться надо с ним.
В целом Путин восстановил свой статус, хотя не без потерь. По итогам 2012 года он производит впечатление человека, остро осознающего хрупкость и уязвимость всего окружающего — как в самой России, так и вокруг нее. Мир, пугающий своей непредсказуемостью и тотальной проницаемостью, в котором тон задают политики, поражающие нерациональностью, заставляет все больше склоняться к охранительной позиции. Попытка защититься от всякого внешнего влияния (отсюда повышенный интерес к «мягкой силе», в которой президент России видит наиболее опасный источник того самого резонанса) приводит к выводу о необходимости консервации — просто чтобы не ухудшить то, что есть. На смену былой уверенности и напористости пришли желание избежать лишних рисков и осторожность. А главное, осознание ограниченности собственных возможностей, как бы российская власть на публике ни демонстрировала обратное.
Ху Цзиньтао, казалось бы, пребывает в совершенно ином политическом контексте. Сменяемость высшего эшелона давно признана залогом стабильности, а не угрозой ей. Уход одного и приход другого поколения в китайском руководстве обязательны и расписаны заблаговременно, сюрпризы практически исключены.
Имена тех, кто на открывающемся 8 ноября партийном съезде придет на места в тандеме председателя КНР и главы госсовета, известны уже несколько лет. Однако, несмотря на это, китайскую верхушку явно лихорадит, от чего все уже отвыкли.
И снова налицо переплетение внутренних и внешних факторов. Если мировой кризис 2008—2009 годов, который Китай миновал относительно безболезненно, наполнил руководство КНР самоудовлетворением и легким пренебрежением к остальным, то события на Ближнем Востоке в 2011-м, эффект которых был заметен во многих местах, крайне насторожили Пекин. Стало понятно, что волна турбулентности, наиболее ярко проявившаяся в Северной Африке, не отдельный эпизод, а тенденция. Вспышки в конкретных странах, вызванные местными причинами, становятся частью единого фундаментального процесса социально-политических и экономических сдвигов. И хотя положение вещей в Китае трудно сравнить с какой-либо из стран «арабской весны», Поднебесная не имеет иммунитета от глобальных недугов.
Уязвимость конструкции подтвердила история с падением более чем влиятельного партийного бонзы Бо Силая, претендовавшего на самые высокие посты, но уволенного отовсюду из-за якобы доказанной причастности его жены к убийству.
Бо олицетворял определенное идеологическое течение (новых левых), и его показательное развенчание напомнило: в китайской компартии идет такая же борьба, как везде, а предполагаемая способность все предвидеть и планировать на десятилетия вперед не гарантирует от неожиданностей.
При этом зазвучали разговоры о неизбежном замедлении экономического роста из-за мировых проблем и общей исчерпанности модели. На этом фоне жесткие меры по искоренению «ереси» (случай Бо Силая) и наступательная политика в отношении соседей (Южно-Китайское море, Япония) выглядят попыткой подкрутить гайки для противодействия общей нестабильности, которая тоже имеет внутренние и внешние составляющие. Сенсаций на съезде не будет. Но если еще недавно Китай воспринимался со стороны как асфальтовый каток, остановить движение которого просто невозможно, то теперь он не выглядит нерушимым монолитом.
Барак Обама за время президентства пережил немало взлетов и падений, однако последний год был относительно ровным. Те, кто способен непредвзято оценивать деятельность главы государства, еще раз убедились, что Обама лучше большинства американских политиков понимает, насколько сильно сегодняшний мир отличается от того, к которому привыкли Соединенные Штаты. Однако само это понимание пока привело не к появлению какой-то новой стратегии, а скорее к переходу на модель тактического реагирования («арабская весна» — наглядный пример).
Америка, почти четверть века видит себя исключительно в качестве доминанты мировой системы. Но и рост неустойчивости системы больше всех сказывается именно на доминанте из-за ее стержневого положения.
Избирательная кампания (от республиканских праймериз, где громко звучали изоляционистские и традиционалистские мотивы, до финальных дебатов, на которых внешнеполитический горизонт сузился к набору прикладных проблем) свидетельствует об отсутствии внятного понимания места Америки в новом мире. Из-за своего глобального статуса США в еще меньшей степени, чем остальные, могут провести грань между внутренней и внешней повесткой дня. Но и осознается эта неразрывная взаимосвязь сейчас хуже, чем в других державах, что повышает риски и для Америки, и для остальных.
Спустя год после попадания в топ рейтинга журнала Forbes три главных политика мира испытывают намного больше неуверенности, чем можно было себе представить.
И это, пожалуй, самая яркая характеристика международной среды сегодня.
