Иностранных комментаторов российской внешней политики лишили любимого занятия. Им не придется больше ломать голову, кто из двух участников тандема больше влияет на российскую внешнюю политику. Эксперимент окончен, и неформальный авторитет выходит на первый план. Правда, на некоторое время появилась другая тема — как изменится поведение Кремля. Учитывая произвольный характер развития событий в мире, пытаться предсказать что-то конкретное бессмысленно. Но есть объективные обстоятельства и субъективные особенности, которые позволяют предположить общие параметры.
Владимир Путин крайне демонизирован на Западе, что, впрочем, исходя из его характера, скорее должно ему льстить, чем наоборот. Его нелюбовь к политкорректности в сочетании со своеобразным чувством юмора усугубляет впечатление беззастенчивого напора. Отсюда и закрепившееся в общественном сознании разделение ролей — агрессивный антизападник Путин и корректный прогрессист (то есть, как считается, по умолчанию западник) Медведев.
Личностные особенности, конечно, оказывают воздействие на курс, но куда меньшее, чем считается. Политика тандема, хотя ее лицом был Дмитрий Медведев, безусловно, не проводилась вопреки мнению и интересам Владимира Путина. Если вспомнить опорные точки — война в Южной Осетии, перезагрузка и договор СНВ, эпопея с Украиной от противостояния с Ющенко до противостояния с Януковичем, жесткие конфликты с Белоруссией — все это согласованные действия.
Ощущение расхождения возникло по вопросу о Ливии, поскольку решение применять или не применять вето носило принципиальный характер — Россия впервые отошла от незыблемой позиции сопротивляться любому внешнему вмешательству во внутренние дела. Может быть, решение Москвы по поводу вето в Совбезе ООН было бы иным, занимай Путин кремлевское кресло в тот момент. Но в целом тенденция к тому, чтобы не встревать во все подряд, лишь бы продемонстрировать собственное мнение, существовала и во время президентства Путина. Достаточно вспомнить его осторожную позицию во время подготовки Соединенными Штатами иракской войны: Россия сохраняла дистанцию, пока Жак Ширак и Герхард Шредер, дружно навалившись, не убедили-таки в необходимости выступить «против».
Правда, как раз Ирак и то, что за ним последовало, во многом заставили Путина разочароваться в идее о желательности вхождения России в западный клуб, что стало отправной точкой для формирования его нынешнего имиджа. С Ливией, кстати, повторилось нечто подобное — последствия «операции по обеспечению бесполетных зон» явно остудили готовность Москвы содействовать западным начинаниям.
Принципиальных изменений в российской внешней политике произойти не должно, хотя поправку на общую усталость Владимира Путина от западных коллег, которую он, по сути, не считает нужным скрывать, стоит сделать. Впрочем, большинство партнеров, нацеленных на бизнес (в экономическом и геополитическом смысле), даже раздраженный Путин вполне устроит — всегда проще иметь дело с держателем контрольного пакета напрямую. Что же касается более возвышенных ценностно-идейных материй, на которые у действующего премьер-министра особенно острая аллергия, то ход событий в мире позволяет предположить: эта тематика вообще будет отходить на второй план, уступая место тактикам выживания и минимизации ущерба.
Последнее составляет рамку, которая в основном и определит характер поведения на международной арене. Непредсказуемость характера, масштаба и скорости перемен заставят проявлять максимальную осмотрительность и четко определять приоритеты.
Владимир Путин больше нынешнего главы государства интересуется Европой. Стратегическая маргинализация Старого Света по мере перемещения фокуса мировой политики к Тихому океану не развернется вспять, но, вероятно, Кремль при Путине будет в большей степени рассматривать это как плюс, а не минус — чем рыхлее и слабее Евросоюз, тем больше шансов на прорывы в отношениях с конкретными государствами. При Дмитрии Медведеве связи с Европой, несмотря на внешнюю доброжелательность и корректность, практически утратили содержание. Возвращение Путина придаст им не обязательно конструктивную эмоциональность, но и, вероятно, более предметную повестку дня. Прежде всего в области экономических альянсов, на которых впоследствии можно будет пытаться строить и что-то политическое.
На азиатском направлении оживление скорее всего будет обусловлено именно персональным фактором — собеседники в Азии ценят возможность общения с самым первым лицом. При этом Владимир Путин как знаток геополитики будет делать в бурном развитии Азии, прежде всего Китая, больший упор на связанные с этим риски, чем Дмитрий Медведев, который не раз подчеркивал потенциальную роль Востока в российской модернизации.
С США скорее всего изменений не предвидится. Перезагрузка, то есть вывод отношений из глубокого тупика, успешно состоялась, но на том и закончилась. В центре останется вопрос ПРО, которым Путин занимался оба своих первых президентских срока. Позиции — практически диаметральные — едва ли изменятся, скорее ужесточатся. Кстати, российская рокировка может иметь негативные последствия для избирательной кампании Барака Обамы. Аргумент республиканцев легко предвидеть заранее: своей беззубой позицией он укрепил российский режим, обеспечил Путину возможность для возвращения чуть ли не навсегда, а всю свою политику строил на контактах с несерьезным партнером. Несправедливо, но напрашивается само.
На постсоветском пространстве возвращение второго президента России стало плохой новостью для Виктора Януковича, с которым у Путина отношения не особенно складываются. Едва ли это порадует и Александра Лукашенко. Однако в обоих случаях характер политики зависит куда больше от сложного комплекса переплетающихся конфликтов и интересов, чем от персон. Понятно, что Таможенный союз, продвигаемый премьер-министром, останется важнейшим приоритетом, вокруг которого и станет выстраиваться политика в этой части мира.
Владимир Путин вновь берется за полноценное управление Россией в ситуации, когда взаимодействие внутреннего и внешнего приобретает новый характер. Принято считать, что внешняя политика определяется внутренней. Сейчас влияние как минимум взаимно. И дело не только в нефтегазовой конъюнктуре, хотя это и мощнейший фактор. Каждое государство вне зависимости от общественно-политического устройства решает сегодня одну задачу — как сохранить устойчивость под напором многочисленных воздействий (экономических, политических, культурных, идейных), порождаемых глобальным характером международной среды. Внутреннее напряжение, если оно превышает определенный порог, неизбежно вступает с ними в резонанс, а после этого ход событий уже способен выйти из-под контроля. Ключевым обстоятельством является соответственно надежность самой государственной конструкции, что становится и внешнеполитическим активом. Владимиру Путину на посту президента предстоит заниматься именно этим, отдавая себе отчет в том, насколько пагубна и разболтанность, и излишняя закрученность гаек.
Система координат путинского президентства в том, что касается отношений с внешним миром, будет раскладываться по двум осям. На одной — необходимость обеспечивать внутреннее развитие, что невозможно без привлечения внешних партнеров и инвесторов. На другой — нежелание брать на себя излишние обязательства (в том числе и в форме интеграции в какие-то структуры), поскольку полная непредсказуемость может потребовать свободы рук и максимальной гибкости при реагировании.
Путин-интеграционист первой половины нулевых не вернется — в распадающемся миропорядке интегрироваться особенно некуда. Но мы не увидим и Путина его второго срока — обозленного невосприимчивостью Запада и доказывающего, какой роковой ошибкой стало нежелание относиться к России как к равноправному партнеру. Сегодня уже не надо никому ничего доказывать, всем не до того. Владимир Путин образца-2012 и далее скорее постарается сделать ставку на общую сдержанность, при этом стремясь в кинжальном режиме использовать возможности, открывающиеся в процессе финальной эрозии глобальных институтов. Есть крайний сценарий — если международная ситуация будет ухудшаться до критического состояния, будь то по причине острых локальных конфликтов или обвального мирового кризиса с эффектом домино. Тогда, вероятно, появится четвертый Путин, но прогнозировать его поведение пока просто невозможно.
