История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Однако случайность играет неизмеримо большую роль, чем кажется на первый взгляд. Карл Поппер и Раймон Арон вообще считали, что история – это нагромождение событий, случайных и хаотичных, и всякое явление могло принять совершенно иное направление из любой точки своего развития. Поэтому на Западе популярно особое направление исторической науки – альтернативная история. Как пишет специалист в области военной истории профессор Роберт Каули, редактор американского журнала The Quarterly Journal of Military History, «дорога, которой не воспользовались, все равно остается на карте».
Именно под его редакцией на рубеже тысячелетий в Нью-Йорке вышла книга «Что, если бы? Крупнейшие военные историки мира представляют себе: что могло быть» (What if? The World’s Foremost Military Historians Imagine What Might Have Been / Edited by Robert Cowley. New York: Berkley Books, 2000). Среди авторов сборника такие корифеи, как Стивен Эмброуз, Джон Киган, Дэвид Маккэллох, Джеймс Макферсон и др.
Мировая история сложилась бы иначе, если б греки проиграли битву при Саламине в 480 году до н. э., а арабы выиграли сражение при Пуатье в 732-м. А что произошло бы, вернись монголы в Европу после поражения в 1241 году и обойди берега Англии сильный шторм, развеявший великую Армаду испанцев в 1588-м? Впрочем, это дела давно минувших дней. В год 60-летия окончания Второй мировой войны куда интереснее знать, существовали ли альтернативные сценарии этого самого кровопролитного конфликта в истории человечества.
КАК ГИТЛЕР МОГ ВЫИГРАТЬ ВОЙНУ: БРОСОК НА БЛИЖНИЙ ВОСТОК
В сценарии, предложенном британским военным историком Джоном Киганом, нет ничего невероятного, поскольку «Гитлер, как и Наполеон, всерьез рассматривал возможность ближневосточной кампании, следуя по пути, проторенному другим известным завоевателем, Александром Великим». Если бы летом 1941 года Гитлер избрал направлением своего главного удара не Советскую Россию, а Сирию и Ливан, пишет Киган, перед ним открылась бы прямая дорога на Северный Ирак и Иран с их крупнейшими нефтяными запасами. «Оккупация Леванта – Сирии и Ливана – помогла бы фюреру в короткий срок не только оседлать стратегические направления, ведущие к главным центрам нефтедобычи на Ближнем Востоке, но и приблизиться к наиболее важным имперским владениям его последнего европейского противника, Британии, а также выйти к южным рубежам сталинской России», – утверждает Джон Киган.
Как известно, после разгрома Франции в 1940 году Гитлер безуспешно пытался начать мирные переговоры с Англией, рассчитывая укрепить свое господство в Европе и получить передышку для разработки дальнейших стратегических планов. Одновременно он был готов продолжить диалог о расширении пакта Молотова – Риббентропа, заключенного в августе 1939-го, о дальнейшем разделе сфер влияния в Восточной Европе. Со своей стороны Сталин вел наступательную дипломатию. 12 ноября, по прибытии в Берлин, наркоминдел Молотов потребовал согласия Германии на аннексию Советским Союзом Финляндии, а также предоставления СССР права на беспрепятственное судоходство в Балтийском море. Молотов также стремился заручиться согласием Германии на то, чтобы Москва выступила в качестве гаранта границ Болгарии и закрепила за собой право на выход в Средиземное море через Босфор. Взбешенный Гитлер приказал Риббентропу положить под сукно проект договора. 18 декабря фюрер подписал секретную директиву за номером 21, которая легла в основу плана «Барбаросса», предусматривавшего нападение на Советскую Россию.
Тем временем в декабре 1940 года ливийская армия Муссолини была разгромлена британскими войсками при попытке захватить Египет, а грекам в ходе зимней кампании удалось освободить от итальянских оккупантов половину Албании. Гитлеру пришлось послать войска (они стали ядром будущего африканского корпуса Эрвина Роммеля) в итальянскую Ливию, чтобы спасти итальянцев от более сокрушительного поражения. Начало выполнения плана «Барбаросса» было приостановлено ввиду необходимости провести операцию «Марита» по установлению полного контроля над Югославией и Грецией.
В результате Гитлер без особых усилий завершил завоевание материковой Европы за исключением нейтральных Швеции и Швейцарии, а также Иберийского полуострова, находившегося под контролем дружественного Берлину каудильо Франко. Лишь Советский Союз бросал вызов могуществу Германии, однако планы по его захвату и уничтожению уже созрели.
«Но было ли решение направиться в сторону Москвы оправданным? – вопрошает Киган. – Уничтожение Советского Союза являлось одновременно стратегическим и идеологическим проектом, наиболее близким сердцу Гитлера. Оглядываясь назад, приходишь к выводу, что фронтальное наступление через советскую границу оказалось не лучшим способом добиться желаемого». Военный разгром России являлся лишь одной из целей плана «Барбаросса», рассуждает военный историк, не менее важной представлялась задача захватить гигантские природные ресурсы Советского Союза, прежде всего нефть, в которой фюрер остро нуждался для достижения окончательной победы над Англией.
Между тем после оккупации Греции путь к основным мировым источникам нефти – Ираку, Ирану и Саудовской Аравии – лежал из восточного Средиземноморья через Сирию. Семь английских дивизий в Палестине, Египте и Ливии были скованы африканским корпусом Роммеля. На стороне Германии – значительный итальянский контингент. 3 апреля 1941 года произошел государственный переворот в Ираке, и его новый правитель Рашид Али обратился к Германии с просьбой о поддержке. 30 мая фюрер выпустил особую директиву под номером 30 о поддержке «арабского освободительного движения» и одновременном немецко-итальянском наступлении в район Суэцкого канала. Директива номер 32, подписанная 11 июня, предусматривала концентрацию немецких войск в Болгарии, «необходимую для обеспечения политической лояльности Турции или для подавления возможного сопротивления с ее стороны».
Обе директивы не противоречили плану «Барбаросса». Однако Джон Киган считает, что если бы в качестве главной операции в 1941-м был избран бросок на Ближний Восток из Болгарии и Греции, то развитие событий могло пойти по одному из двух направлениям.
Первый вариант – это сохранение нейтралитета Турции и использование итальянских островов Южные Спорады (Додеканес), а также британского Кипра для достижения вишистской Сирии. Итальянский Родос, считает британский историк, мог быть избран в качестве базы для проведения воздушно-десантной операции на Кипре, а затем в Сирии и Ливане. Создав плацдарм во французском Леванте, мобильные части вермахта осуществили бы бросок через пустыню в Северный Ирак и закрепились бы на захваченной позиции, откуда можно было приступить к завоеванию Южного Ирака, Ирана и Саудовской Аравии. Захваченные нефтяные богатства разрешили бы все проблемы Гитлера с поддержанием мощи своей военной машины. К концу 1941 года 20 дивизий приблизились бы к советским нефтеносным скважинам на Каспийском море. При этом план «Барабаросса», резюмирует британский историк, мог быть «запущен» позже, в 1942-м, в гораздо более выгодной военной обстановке.
Однако, по мнению самого же Кигана, успешное развитие данного сценария зависело от способности сконцентрировать в восточном Средиземноморье флот достаточной мощи для переброски требуемой военной силы. И по всей вероятности, заключает он, стратегия перехода к Леванту по островам, «как по камням», какой бы привлекательной она ни казалась, не могла быть реализована из-за нехватки судов.
Мог сработать и второй вариант, допускавший нарушение нейтралитета Турции. Разве что-то остановило бы Гитлера, если б после завоевания Балкан и прежде, чем приступить к осуществлению плана «Барбаросса», он решил использовать Болгарию и греческую Фракию в качестве плацдарма для оккупации европейской (Стамбул), а затем и азиатской (Анатолия) частей Турции? Молниеносный захват приграничных зон на Кавказе обеспечил бы флангу вермахта выход в «южное подбрюшье» СССР. Через Анатолию они свободно ворвались бы в Ирак и Иран, протянув щупальца в южном направлении к Саудовской Аравии. Взятие под контроль Каспийского моря обеспечило бы германским войскам выход к советской Средней Азии.
Трудно себе представить, считает британский историк, чтобы вариант плана «Барбаросса», имевший целью взять противника в клещи, оказался менее успешным по сравнению с лобовым ударом. «К счастью, стратегическое видение Гитлера сдерживалось юридическими и идеологическими шорами. Юридически – он не мог найти повода для конфликта с Турцией из-за ее политики строжайшего нейтралитета. Идеологически – страх и ненависть, которые вызывал у фюрера большевизм, не оставляли ему выбора в поиске средств, для того чтобы покончить с Советским Союзом одним прямым фронтальным ударом. Он праздновал свои победы над Сталиным летом и осенью 1941-го и никогда не сожалел о решении осуществить план «Барбаросса», даже когда русские снаряды попадали в его берлинский бункер в 1945 году. Сколь благодарны мы должны быть тому, что весной 1941-го он не избрал более тонкую и менее прямолинейную стратегию!» – заключает Джон Киган.
ВТОРОЙ ФРОНТ НЕ ОТКРЫТ: АТОМНАЯ АЛЬТЕРНАТИВА ДЛЯ ЕВРОПЫ
Свой сценарий другого события предлагает известный американский историк Стивен Эмброуз. Одной из наиболее тщательно спланированных наступательных операций Второй мировой войны стала высадка союзных войск в Европе под кодовым названием «Оверлорд», более известная в России как открытие второго фронта. С самого начала ставка делалась на благоприятные погодные условия – спокойное море, тихий ветер, низкую облачность. Высадку назначили на 5 июня 1944 года, но метеосводка оказалась малоутешительной, и Дуайт Эйзенхауэр решил отложить операцию по крайней мере на сутки.
Как пишет Эмброуз, ранним утром 5 июня капитан Стэгг, который в течение месяца каждый день докладывал о состоянии погоды лично Эйзенхауэру, «сделал самый знаменитый прогноз за всю мировую военную историю, высказав предположение, что к вечеру шторм утихнет, а во вторник 6 июня погода будет вполне приемлемой». Ненастье прекратится еще до рассвета, и в распоряжении командования будет 36 часов более или менее сносной и ясной погоды. Эйзенхауэр пребывал в сомнениях, но все же принял окончательное решение.
В мемуарах «Предсказание «Оверлорда»» Стэгг писал, что даже если бы у него была возможность получать изображения с помощью современного спутникового оборудования, то его прогноз все равно наполовину основывался бы на догадках… Ну а что, если бы шторм продолжался и 6 июня? – задается вопросом Эмброуз. Высадку пришлось бы отложить, причем ее успех оказался бы под очень большой угрозой. И дело не только в опасности утечки информации. Ближайшей датой возможной высадки могло бы быть только 19 июня, когда в условиях полнолуния и отлива создавались благоприятные условия, но этот день оказался самым штормоопасным в районе Нормандии за весь 1944 год. Операция же наперекор штормовой погоде могла превратиться в катастрофу, считает Эмброуз, так как шторм просто разметал бы десантные суда. Отсутствовала возможность предварительной бомбардировки побережья и прикрытия с воздуха.
Неудачная высадка, считает историк, привела бы к не менее плачевным политическим последствиям. Эйзенхауэра наверняка сместили бы с должности, а с назначением нового верховного главнокомандующего экспедиционными войсками союзников возникли бы серьезные трудности. Одним из наиболее выдающихся военачальников, Омар Брэдли, в связи с этими событиями также оказался бы в опале, кандидатура Бернарда Монтгомери не устраивала американцев, а его самого не устраивала кандидатура Джорджа Паттона, в Джордже Маршалле нуждались в Вашингтоне и т. п. Эмброуз предполагает неизбежное падение правительства Уинстона Черчилля, сделавшего крупную ставку на «Оверлорд». В Соединенных Штатах до президентских выборов оставалось пять месяцев, и без демонстрации американской военной мощи президент Рузвельт мог потерпеть поражение. Администрация Тома Дьюи получила бы мандат – но на ведение войны на Тихом океане.
На подготовку операции «Оверлорд» ушло более года, альтернативный план отсутствовал, о повторной высадке в Нормандии не могло быть и речи. Побережье пролива Па-де-Кале оказалось укреплено значительно лучше, Гавр был битком набит немецкими орудиями. Наиболее вероятная альтернатива – высадка на юге Франции – создавала огромные трудности с тыловым обеспечением и не способствовала приближению конца войны.
У Гитлера освобождались руки для переброски части войск из Франции на Восточный фронт. Но, что еще более важно, это могло внести раскол в альянс между Западом и Востоком, поскольку, как пишет Стивен Эмброуз, «Геббельсу и нацистской пропаганде значительно легче было бы убедить Сталина в том, что капиталисты готовы сражаться до последнего русского солдата». Нельзя исключить, что Гитлер и Сталин вернулись бы к прежнему партнерству и восстановили бы пакт Молотова – Риббентропа. Однако еще более вероятно, что Сталин захватил бы Германию, затем Францию, Красная армия вышла бы к Ла-Маншу и война закончилась бы установлением коммунистического режима на всем континенте. Что-либо ужаснее, чем появление коммунистических Германии, Франции, Нидерландов, Италии и Великобритании, трудно себе представить, резюмирует Стивен Эмброуз.
Ввиду советской угрозы Англия и Соединенные Штаты, несомненно, бросили бы все силы на ужесточение бомбардировок немецких городов. Пик кризиса, согласно сценарию Эмброуза, приходится на конец лета 1945-го, когда над Германией стали бы взрываться атомные бомбы. А далее вакуум, образовавшийся в Центральной Европе, подобно болотной трясине затянул бы и Советскую армию, и войска западных союзников. Остается только догадываться, могло ли бы между ними произойти столкновение и иметь место применение Соединенными Штатами атомной бомбы против СССР, или им все-таки удалось бы разграничить сферы своего влияния, как это и произошло в действительности в 1945 году?
ЕСЛИ БЫ ЭЙЗЕНХАУЭР ДВИНУЛСЯ НА БЕРЛИН
Английский историк Энтони Бивор попытался найти объяснение событиям, связанным с последним периодом Второй мировой войны и штурмом Берлина (What Ifs? of American History/ Edited by Robert Cowley. New York: Berkley Books, 2004). Почему 12 апреля 1945 года, когда американские войска уже переправились через Эльбу в 60 милях от Берлина, Дуайт Эйзенхауэр отдал приказ остановиться? Может быть, Берлин не представлял для него сколько-нибудь значимого с военной точки зрения рубежа, тем более что неизбежны были крупные потери? Верховного главкома экспедиционными войсками союзников больше волновала вероятность того, что Гитлер сможет укрыться в Альпах. По соображениям разведслужбы генерала Эйзенхауэра, неуязвимость Гитлера обеспечивалась бы там естественными природными условиями, а также только что изобретенным сверхэффективным оружием. К тому же в Альпах военные заводы надежно защищены от авианалетов, что позволило бы продолжать военное производство. В высокогорной местности удобно вести партизанскую войну и отсюда же начать борьбу за освобождение Германии от оккупации.
Несмотря на то что так называемый «национальный редут» в Альпах являлся не более чем измышлением геббельсовской пропаганды, Эйзенхауэр поверил в его существование и даже послал Третью армию генерала Джорджа Паттона уничтожить вражеское гнездо. Как считает Бивор, Эйзенхауэр не знал и о тех секретных мотивах, которыми руководствовался Сталин, помимо понятного желания взять Берлин, что стало бы главным символом победы.
В ноябре 1941-го, спустя пять месяцев после начала операции «Барбаросса», советская разведка установила, что Англия и Соединенные Штаты приступили к работе над созданием урановой бомбы. Но Сталин отверг эту информацию с негодованием, сочтя ее очередной «провокацией». Однако в конце 1942 года обнаружили записную книжку убитого немецкого офицера, из записей в которой следовало, что на оккупированных территориях германское командование ведет поиски месторождений урана. Одновременно некоторые советские ученые опасались, что немецкие физики-ядерщики, такие, как Вернер Гейзенберг, могли вплотную подойти к созданию бомбы. Поэтому к 1943-му в Советском Союзе уже существовала программа ядерных исследований под кодовым наименованием «Операция Бородино», но разведанных запасов урановой руды в Казахстане явно недоставало. По мнению Бивора, единственной надеждой оставалось опередить западных союзников и захватить немецкий уран.
28 февраля 1945 года, в момент, когда советские войска укрепляли свои позиции в Померании на северных подступах к Берлину, Берия получил подробные разведданные по всем аспектам ядерных исследований в США, включая план генерала Гроувза, руководившего манхэттенским проектом. Сталин заподозрил, что западные союзники собираются оставить Советский Союз без урана. Подозрения подтвердились после того, как 15 марта американцы, упреждая приход советских войск, практически сровняли с землей главный центр нацистов по обогащению урана в Ораниенбурге, что в 20 километрах к северу от Берлина.
16 апреля войска 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Жукова, прорвав немецкую оборону западнее Одера, форсированным маршем обходили Берлин с востока и севера. 22 апреля 47-я армия взяла Ораниенбург. На руинах заводов Ауэра войска НКВД обнаружили 570 кг порошкообразного и 300 кг необогащенного урана. Сталин отдал приказ маршалу Коневу направить две танковые армии для окружения Берлина с юга и – что характерно – поставил перед ним задачу занять Целендорф в непосредственной близости от Далема, взятого советскими войсками 24 апреля. Это было также наиболее вероятным направлением удара Первой армии США.
Советские физики, работавшие до 1933 года в Институте кайзера Вильгельма в этом пригороде Берлина на юго-западном направлении, ранее сообщали, что здесь находился центр ядерных исследований с циклотроном мощностью 1,5 млн вольт. В Далеме было найдено, не считая оборудования, три тонны оксида урана и двадцать литров тяжелой воды. Из института в Москву вывезли также немецких ученых – специалистов по обогащению урана, таких, как профессор Петер Тиссен и доктор Людвиг Бевилагуа. Некоторые из них, к примеру профессор Манфред фон Арденне, добровольно согласились работать на ядерную программу Советского Союза. Другие ученые, в частности Вернер Гейзенберг, Макс фон Лауэ, а также Карл-Фридрих фон Вайцзеккер и Отто Ган, лишь за несколько месяцев до того (1944) удостоенный Нобелевской премии по химии, оказались в руках английской разведки и вывезены в Восточную Англию.
Бивор не согласен с распространенным среди историков мнением о том, что вплоть до Потсдамской конференции летом 1945-го ни Сталин, ни Берия не принимали всерьез угрозу, связанную с американской атомной бомбой. Он считает, что масштабы операции НКВД по поискам урана в районе Берлина противоречат подобного рода допущениям. Успехи Запада в создании ядерного оружия серьезно подрывали превосходство Советского Союза в обычных вооружениях, и Сталин не сомневался, что Запад будет его шантажировать.
Почему же все-таки, к вящему разочарованию Уинстона Черчилля, а также маршалов Алана Брука и Монтгомери, Эйзенхауэр принял решение предоставить возможность взятия Берлина Советской армии, вопрошает Бивор. По мнению генерала Эйзенхауэра, иное решение привело бы к бессмысленному кровопролитию (по предварительным подсчетам, потери англо-американцев могли достигнуть 100 тысяч человек). «Почему мы должны подвергать опасности жизнь хотя бы одного американца или британца для овладения территориями, которые вскоре будут переданы русским?» – считал Эйзенхауэр. Правда, он не учитывал стремления немцев сдаться западным союзникам (особенно после того, как Геббельс заявил, что попасть в плен к русским страшнее смерти), а также важности завладения немецкими военными технологиями и учеными, полагает Бивор. Но, как пишет английский историк, неожиданная смерть Рузвельта, о которой сообщили по радио вечером 12 апреля, и неопределенность в отношении его преемника, Гарри Трумэна, утвердили Эйзенхауэра в решении не подвергаться риску, связанному со штурмом Берлина.
В то же время генерала Эйзенхауэра беспокоила возможность столкновения с советскими войсками, ведь он не имел никакого намерения вступать в соперничество с ними. Он, безусловно, не ошибался в том, пишет Энтони Бивор, что «в момент, когда победа была столь близка, американские и британские войска, находившиеся под впечатлением (из газетных сообщений) о героизме Красной армии, оказались бы в большом затруднении, получи они приказ вступить в бой с советскими боевыми порядками». Даже Черчиллю пришлось согласиться с начальниками своих штабов в том, что попытки западных союзников отбросить назад Красную армию «немыслимы».
Английский военный историк приходит к выводу о том, что Дуайт Эйзенхауэр, вероятно, принял правильное решение, но исходил из ложных посылок. Американцы были способны взять Берлин первыми, но «мысль о том, что западные союзники могли захватить и удерживать город под носом у Сталина и тем самым отсрочить выполнение советской ядерной программы, не более реалистична, чем «воздушные замки» времен холодной войны». Делая подобное заключение, автор фактически наводит на мысль о том, что еще задолго до своего начала эта война могла сразу стать «горячей».
