Многие из черт, присущих болезненным реформам 1990-х годов,
являются общими для всего социалистического лагеря. Например, тех,
кто взял на себя самую неблагодарную работу, не любят нигде. Но
есть одно обстоятельство, которое принципиально отличает Россию от
остальных экс-коммунистических стран. Для них трансформация, сколь
тяжелой и мучительной она ни была бы, связана с созданием или, как
минимум, воссозданием полноценной государственности. В России же
перелом конца ХХ века ассоциируется с ее распадом. И до тех пор,
пока Российскую Федерацию будут воспринимать как осколок некоей
«настоящей» страны, а не как самодостаточную державу, бесполезно
ждать объективной оценки действий тех, кто стоял у истоков новой
России.
Российское демократическое движение конца 1980-х годов возникло
в качестве реакции на пробуксовку горбачевской перестройки и
заимствовало лозунги, под которыми на бой с тоталитаризмом шли их
единомышленники в Центральной и Восточной Европе, а также в ряде
республик СССР: «долой коммунизм!», «прочь от империи!». Тогда это
казалось естественным, вполне в духе знаменитого диссидентского
лозунга «за вашу и нашу свободу!». Но, когда результата достигли,
стало понятно: антиимперский пафос, служивший другим целью, для
российских демократов был лишь средством избавиться от
опостылевшего союзного центра. Убежать же от себя самой имперская
метрополия не могла.
Наверное, рано или поздно настанет время, когда можно будет
точно, без гнева и пристрастия, вычислить, в какой пропорции крах
Советского Союза обусловили объективные и субъективные факторы.
Тогда, вероятно, и определится мера персональной ответственности
политиков того бурного времени. Сейчас это невозможно, поскольку
события рубежа 1980–1990-х годов остаются элементом текущей
политики, к ним снова и снова возвращается всякая дискуссия о
состоянии и путях развития России.
Карикатурный образ «лихих 90-х», тиражируемый в угоду
конъюнктуре, никак не помогает осмыслить масштаб исторической
драмы, пережитой одной шестой частью суши в последнем десятилетии
ХХ века.
Распаду государственности, случившемуся тогда, трудно найти
аналог в новой истории. Дезинтеграция других европейских империй,
обычно приводимая в пример, не затрагивала территорий,
воспринимавшихся в качестве неотъемлемой и естественной части самой
метрополии. Она и не разрушала в такой тотальной степени
общественно-политическое устройство в остающемся центре.
Эта психологическая травма по-прежнему влияет на сознание элиты,
которая ужасно боится предпринять волевые усилия по изменению
сложившегося положения вещей, представляя себе повторение событий
20-летней давности.
Стремление избежать решительных действий, даже когда они,
несомненно, назрели, отличает нынешний правящий класс от тех, на
чьи плечи бремя власти легло 18 лет назад.
В ретроспективе хорошо видны ошибки, иногда едва ли не
фатальные. Но сегодня упускают из виду главную задачу, которую –
осознанно или интуитивно – в экстренном порядке решала российская
власть: остановить мощный разрушительный импульс, заданный
коллапсом СССР и способный легко распространиться на Россию.
Дискуссия о том, в какой степени сам Борис Ельцин и его соратники
способствовали усилению этого импульса, правомерна. Как и
объективная оценка их действий по минимизации негативных
последствий случившегося.
Россия 1990-х годов сумела не только сохраниться сама, но и
сыграла очень позитивную роль для стабилизации огромного
евразийского пространства, от исторической ответственности за
которое она никогда не отказывалась. Это сейчас, когда территория
бывшего Советского Союза относительно спокойна и управляема, за
ресурсы и влияние развернулась острая конкуренция всех крупных
игроков. В тот период желающих впутываться в мутную постсоветскую
политику было немного. Запад не мог как следует справиться с
последствиями обрушения другой, куда менее значительной
многонациональной общности – Югославии.
Кстати, пример Сербии, второй из коммунистических стран,
переживших подобно России распад государственности в процессе
трансформации, наглядно демонстрирует разницу. Возобладай тогда в
Москве настроения, которые взяли верх в Белграде, Евразия была бы
ввергнута в катастрофический сценарий с непредсказуемыми
последствиями для всех, включая и Россию.
Первому поколению российских руководителей, как, впрочем, и их
последователям вплоть до сего дня, не удалось заложить основу для
новой национальной идентичности. Бесконечное возвращение к
советскому прошлому для легитимации российского настоящего –
свидетельство отсутствия ориентиров на будущее.
Но советский идейный ресурс не просто бесполезен, он вреден. Как
точно замечает политолог Святослав Каспэ, вся современная
российская государственность производна от падения советской
власти, которое частично совершилось в режиме самоликвидации,
частично в результате осознанного восстания против нее:
«Реабилитация советского прямо пропорциональна дезавуированию
российского, какие бы заблуждения по этому поводу ни испытывали
нынешние правители».
Импульс распада был остановлен в 1990-е годы очень дорогой
ценой. Но он не потушен полностью, поскольку Российская Федерация
не менее сложное, уязвимое государство, чем был Советский Союз.
Когда Россия сможет сказать, что она состоялась сама по себе, а
не как часть чего-то утраченного, тогда она будет способна и
воздать должное тем, кто заложил ее фундамент.
